Сергей Зайцев - Рыцари моря
Паломники-псковичи сказали Месяцу:
– Слышали мы, царь без вины тебя услал. Так и жди Заступницу. Даст Бог, встретимся – тогда и расскажешь, что видел.
А тут воскликнули монахи:
– Смотри-ка, кто здесь не бывал!…
Все поглядели, куда указывали иноки, и увидели прямо перед собой удивительную картину единения небес, камня и воды. Большой Соловецкий остров был сокрыт в этот час тучами. Тучи же отражались в гладкой поверхности моря. А между тучами и их отражением на тонкой грани стоял монастырь, твердыня твердыней, и с моря представлялось, что поднимается он сразу с морского дна. Не окруженный обычными для монастырей каменными стенами, состоящий все более из деревянных построек, коих тут было совсем не богато после пожара, случившегося четверть века назад, монастырь сей более напоминал бы небольшое поморское сельцо, и ничем бы не изумлял, если б не возведенные в последние годы, при игумене Филиппе, каменные храмы его. Монахи уже называли эти чудеса и теперь, при случае, указали их с моря – церковь Успения с Трапезными одностолпными палатами и Спасо-Преображенский собор, недостроенный еще и не освященный, однако же завершенный снаружи – собор-исполин, диво-собор, храм-крепость, один из самых совершенных и мощных храмов России, великое творение рук человеческих, могущее стать гордостью человеческого разума, – собор этот пятью простыми своими главами венчал не столько монастырь и не острова Соловецкие, а самоё далекое северное море и всю сию российскую окраину от Двины до Колы, от Онежской губы до Мурманского берега. И всякий узник, увидевши столь суровую крепость впервые и представив себя возле этой горы мышью, тут же должен был уверовать в то, что бежать отсюда без помощи сил небесных он не посмеет. Так и Месяц подумал и решил, что в иных местах ему уже не бывать до самой государевой милости. Иноческим же речам про икону-заступницу он не верил, несмотря на то, что был юн, доверчив и искал надежды…
Чем ближе подвигались к монастырю, тем явственней видели немалую высоту и подавляющую массивность Спасо-Преображенского собора, неприступность его стен и величавость башен. Храм-крепость был построен на высоком подклете, и даже при взгляде со стороны не трудно было представить, сколь невероятно толсты и прочны его стены. Редкие узкие оконца собора были одновременно бойницами его. Храм этот при необходимости мог бы выдержать длительную осаду.
Наконец рассмотрели и берег Большого Соловецкого острова; здесь он был низкий, изобилующий большими камнями. Монахи, ожидающие ладеек, стояли на этих камнях и скрашивали свой досуг тем, что кормили чаек. Монахи бросали в воду у себя под ногами мелкую рыбу и хлебные корки, а чайки, которых здесь было несметное множество, белым облаком кружились вокруг них. Чайки кричали, ссорились, выхватывали друг у друга корм, и оттого был большой шум.
Скоро причалили к высоким деревянным мосткам. Иноки сразу взялись за разгрузку ладей, им помогали паломники. Люди государевы, увидев возле пристани стоявших в ожидании монахов, направились к ним, поскольку полагали, что среди них должен был находиться сам игумен Филипп. Ивана Месяца также сняли с ладейки и потащили за собой; но оковы мешали ему, и он шел последним. Он видел, что там, чуть впереди толпы встречающих, действительно стоял какой-то человек невысокого роста, худой, кроткого и смиренного вида. И хотя бородка его заметно разбавилась уже сединой, стариком назвать этого человека было как-то не с руки. Наверное, это и был знаменитый настоятель. Другие, что стояли позади него, истинные старцы, некоторые очень преклонных лет, также были преисполнены целомудрия и смирения, и облик имели благородный. Оказались среди встречающих и послушники, розовощекие молодцы с глазами цепкими, полными любопытства. И с любопытством этим не умели совладать – процессию, направляющуюся к ним от мостков, обсмотрели от начала до конца, как общупали, – что несут в руках гости московские, во что одеты и обуты, что за выражение на лицах их и кого это там в железах ведут… Филипп же, заметил Месяц, являя братии и пастве пример скромности, напротив, все то время, что обозные шли к нему, стоял, опустив глаза к земле. Лицо настоятеля было бесстрастно, в руках же его, перебирающих костяшки четок, обнаруживалось беспокойство. И это было последнее, что видел Месяц, потому что от этих пор свет для него надолго погас – чьи-то сильные руки обхватили его сзади за плечи и накинули ему на голову мешок.
Глава 2
Здесь же на пристани для настоятеля и всей братии, при богомольцах было зачитано Иоанново послание – зачитано громко и торжественно, как, должно быть, наказывал обозным сам государь, как при чужих дворах послы читали его пространные речи. В послании этом сообщалось о великой милости Божьей к его рабам недостойным – о славном успехе российского оружия в войне с Литвой и о счастливом приобретении православной церкви – о завоевании города Полоцка, старинной русской вотчины, и об избавлении многочисленного православного люда от притеснений католиков и «иконоборцев-люторей». Далее говорилось, что Великий государь российский, а также великий князь полоцкий Иоанн желают по поводу присоединения оного града к пределам отечества сделать новый вклад святой обители Соловецкой с мыслями о Господе, добродетели, добронравии и о благе государства. Преподобному Филиппу было отведено не менее двух третей всего послания. Разум игумена, высокий духовностью, сравнивался с неугасимым светом мироздания, чистота и набожность его – с жемчугом христианского мира, а его самоотречение именовалось высшей ступенью в лествице мужества… Лишь в самом конце было сказано несколько слов об опальном Месяце. Он обвинялся в кощунственном словоблудии, подрывающем устои державности и искажающем истинный облик державца, все помыслы и дела которого направлены были на благо подданных. А поскольку сей опальный премного упрям и хулу свою осмеливается говорить даже в лицо государю, то вред, от него исходящий, может быть так же велик, как от злоумышляющего «сеятеля», разбрасывающего в пшенице плевелы. Посему содержаться он должен самым жестким содержанием – в земляной тюрьме, а дабы не взошли богомерзкие плевелы, обязан хранить молчание не только сам опальный, но и все, кто приближаются к нему.
Иван Месяц присутствовал при оглашении послания. Скрытый мешком, он ничего не видел, но все слышал. Ответное слово игумена Филиппа не было столь обстоятельным и велеречивым. Он сказал, что от всей богохранимой братии, вкусившей от щедрот государевых, кланяется Иоанну в ноги и обещает молиться за него и его добродетели денно и нощно. Настоятель пожелал также, чтоб процветание обители Соловецкой являлось верным признаком процветания Российского государства… «А что до моей особы, – сказал игумен, – так здесь государь дозволил себе возвышение невысокого, возвеличивание скромного, – потому что в течение целой жизни и в мыслях собственных, и в деяниях, и в духе, и в естестве стремлюсь к единому – к простоте». Сказав это, Филипп просил обозных задержаться на островах на несколько дней, пока он не составит для государя рукописный ответ. А про юного опального сына боярского игумен даже не упомянул – как будто не видел его перед собой с серым мешком на голове и не слышал приговора ему. Впрочем, вокруг громко кричали чайки – и, может, Месяц не разобрал всей речи до конца; голос Филиппа был слаб возле голоса царя… Двое иноков взяли Месяца за его ручные кандалы и потянули за собой. По пути эти монахи сказали Месяцу:
