Артуро Перес-Реверте - Мыс Трафальгар
– Сукины дети, – вновь обретя дар речи, в который уже раз произносит Келеннек.
Он окаменел с широко распахнутыми глазами. Никогда еще за всю свою пропитанную соленой морской водой жизнь он не видел столько вражеских кораблей сразу. И кто знает, сколько он еще простоял бы так, но тут с борта ближайшего фрегата что-то полыхнуло: беззвучная вспышка, грохот которой доносится мгновение спустя, и одновременно раздирающий барабанные перепонки вой летящего пушечного ядра накрывает «Энсертен» и уносится назад, туда, где еще не рассеялся туман.
– Считай их, Бержуан!.. К повороту! Все к повороту!
Келеннек выкрикивает эти и другие команды уже на ходу – он устремился на корму, стараясь не бежать, а тем временем люди несутся к брасам, карабкаются по вантам, комендоры собираются у своих пушек, а из-за переборки высунулось сонное, недоумевающее лицо старпома, старшего лейтенанта Де Монтети.
– Ставить марсель!.. Как только повернем!..
Еще одна вспышка с фрегата, а потом третья – с одного из больших кораблей, тех, что поближе, до них меньше полумили; два новых ядра с воем пропарывают воздух совсем рядом с мачтой «Энсертена». Ррраааа. Ррраааа.
– Сукины дети.
На сей раз этот комментарий, с присвистом на букве «с», исходит, конечно же, от Манолё Ко-гегуэвоса, штурмана-испанца, который, согнувшись, спрятался за рулевого. Одно из ядер, прежде чем поднять столб воды у самой кормы, чуть не расчесало ему волосы на прямой пробор.
– Поднять drapeau[24]! – гремит Келеннек.
Гардемарин Галопен спускает португальский торговый (толку от него оказалось мало – всего лишь пара минут) и поднимает вместо него трехцветный стяг: Либертэ, эгалитэ, эт-сетерэ[25].
Де Монтети в одной рубашке – уже на своем посту возле нактоуза и выкрикивает распоряжения: командует маневром, попутно прочищая ногтем гноящиеся глаза. Первый и второй боцманматы подгоняют людей на палубе, главный комендор Пейреги готовит к стрельбе батарею бакборта. Все торопятся, все нервничают, но они вместе уже полтора года, и Келеннеку известно, что каждый человек в его команде знает свое дело. Он на глаз прикидывает курс, дистанции, направление ветра, отмечает, что возле орудий бакборта появились люди, а на штирборте уже изготовились и ждут лишь команды открыть огонь.
– Аллонзанфан[26] – говорит он Де Монтети.
Старпом кивает и начинает отдавать распоряжения. Келеннек приказывает рулевому сменить галс, а пока тот налегает на ручки штурвала, чтобы увеличить скорость, командует: кливер-шкоты раздернуть, гик перенести. Следующее ядро с фрегата, который, тоже сменив галс (тревожное зрелище), начинает разворачиваться в сторону «Энсертена», падает в море – на этот раз недолет, – в самый разгар поворота оверштаг: все больше крепчающий ветер наваливается на носовую часть тендера, над бушпритом хлопают кливера, а матросы приготовились выбрать шкоты с другого борта.
– Скажи им au revoir[27], Пейреги!.. – кричит Келеннек главному комендору. – За императора!
Пейреги, коснувшись матросской шапочки жестом – словно бы отдав честь, – убеждается, что три из шести пушек батареи бакборта готовы открыть огонь, наклоняется, сощурив глаз, к прицелу одной, отбирает у командира орудия пальник, раздувает фитиль, ждет, когда на следующей волне палуба снова поднимется, и подносит фитиль к запальному отверстию пушки. Буммм-рррааааас. Куда попало ядро, не видно, но, по крайней мере, выстрел дает понять, что тендер собирается вести эту игру с достоинством. Английскому фрегату – три мачты, все паруса подняты – маневрировать труднее, он продолжает разворачиваться, стараясь захватить полощущими парусами ветер, чтобы начать охоту. Он все больше уходит за траверз «Энсертена», сам еще оставаясь почти кормой к нему, когда – буммм-ррррааа, буммм-ррррааа – остальные пять пушек левого борта тендера дают залп, вздымая клубы черного дыма над палубой и пенно-водяные плюмажи совсем рядом с англичанином.
– Ставить грот и марсель, – говорит Келеннек помощнику.
Английский фрегат уже остался за кормой, тендер удаляется от него, держа курс норд-ост. Пока одни матросы найтовят кливера с подветренной стороны, другие ставят огромный прямой парус, который расправляется с оглушительным хлопком, а люди внизу брасопят реи и орудуют шкотами и брасами. Ррраааака. Следующий выстрел с английского фрегата – он еще не закончил разворот – пробивает дыру в гроте, заставляя пригнуться матросов, теперь ставящих марсель. Парус, освободившись, тут же захватывает ветер, и тендер разгоняется. Келеннек стоит на корме, засунув руки в карманы кафтана, и, зная, что штурман, рулевой и Манолё Когегуэвос исподтишка поглядывают на него, с притворным безразличием взирает на британскую эскадру, которая продолжает двигаться курсом зюйд-зюйд-вест величественно и невозмутимо – так, будто перестрелка между одним из кораблей ее конвоя и этим нахальным суденышком не имеет к ней ровно никакого отношения. Потом Келеннек думает: хоть бы уж Бержуан точно сосчитал корабли, хоть бы не ошибся. На всякий случай он оборачивается к гардемарину Галопену и приказывает записать, пока вражеская эскадра не скрылась из виду, сколько в ней больших трех– и двухпалубных. судов. Затем принимается мысленно подсчитывать круги, квадраты и треугольники, катеты и гипотенузы: движения фрегата, преследующего «Энсертен», – он как раз закончил разворот, – и еще одного, чуть к норду, который, судя по всему, тоже собрался поучаствовать в охоте. Вот сволочь. Но «Энсертену» скорости не занимать, и Келеннек успокаивается, ощутив, как его тендер легко мчится на всех парусах среди последних клочьев тумана – гик полностью растянул трисель, водорез форштевня рассекает море. На острие длинного прямого шлейфа белой пены – маленькое суденышко, изо всех сил несущееся туда, где должна находиться франко-испанская эскадра. Несущееся с известием о том, что сэр Горацио Нельсон[28] с английской пунктуальностью явился на встречу.
2. Линейный корабль «Антилья»
Капитан первого ранга дон Карлос де ла Роча-и-Окендо – за спиной пятьдесят два года, тридцать восемь из которых отданы морю, – командир семидесятичетырехпушечного линейного корабля «Антилья», справедлив, сух и непоколебим. А кроме того, набожен – носит в кармане четки и каждый день ходит к мессе, когда на берегу, – хотя и в разумных пределах. На борту своего судна он – первый после господа бога. А может (все зависит от точки зрения), даже и не после. Короче, он – господь бог.
Они нас просто сомнут, думает он.
