Геомар Куликов - Тайный гонец

— Чует моё сердце: не кончится это добром, — вздохнул Ива.

Но разве деда Макария переупрямишь?

Воеводу нашли легко. За длинными, наспех собранными столами сидел он с людьми, видать, начальными и ближними.

Добрались не тотчас. Вокруг столов народу тьма-тьмущая! Кто стоит, кто сидит, кто и вовсе прилёг на траву.

Идёт походный ужин в поле. Кормятся все из общих котлов. Едва протолкались к воеводиному столу. На нём еда обильная, но простая, без затей.

Во главе — сам воевода. Подле него богато разодетые люди.

Принялся Ива опять за своё:

— Слышь, деда, пойдём отсюда.

Дед посмеивается:

— Трусоват стал. Прежде за тобой не водилось такого.

А сквозь смешок, чует Ива, дед Макарий тоже тревожится. Только крепится, не показывает виду.

А тут, поди ж ты, лёгок на помине — одноглазый! В конце стола сидит. Перед ним кружка с вином да кусок мяса — троим не справиться.

Хотел Ива спрятаться за чью-нибудь спину и деда Макария упредить о нежеланном знакомом, но тот — даром, что об одном глазе, — уже заметил их и как крикнет во весь голос, однако не зло, весело:

— Гляди, воевода, пожаловали к тебе дорогие гости!

Все, что за столом сидели, обернулись в сторону Ивы и деда Макария. И воевода вместе с другими.

Не в пример утренней встрече, сразу узнал:

— Здорово ли живёшь, Макарий?

— Грех жаловаться, — поклонился дед.

Теперь проталкиваться среди людей не пришлось. Сами расступились.

Подошли к воеводе. Тот первым делом — деду Макарию чашку вина:

— Пей!

Дед Макарий отказался:

— Спасибо за ласку и угощение. Отроду не пивал.

— Экий ты! Табака не куришь, вина не пьёшь. Ну да потчевать можно, неволить — грех.

Сам отхлебнул из чаши.

— А за мной пойдёшь ли?

— На что я тебе? Стар. У тебя молодых эвон сколько.

— Сказывал же: надобны мне люди сочинять грамоты и всякую письменную работу исполнять.

— Коли надобны, о чём разговор, — усмехнулся дед Макарий.

— Добро! — сказал воевода. Видать, по сердцу пришёлся дедов ответ. — Будет время, потолкуем. — И озорно подмигнул. — А теперь ступай к своему другу-приятелю. Вишь, он тебе уже и место приготовил.

Другие не поняли, а Ива прыснул: и верно, одноглазый соседей потеснил, освобождая подле себя лавку, на деда Макария поглядывал и при последних словах воеводы громко возгласил:

— Садись, друг Макарий. Не гостем — хозяином, наравне со всеми.

— Спасибо, — в тон одноглазому отозвался дед Макарий, — только скажи наперёд: зовут-то тебя как? В друзьях давно ходим, а имени твоего не знаю.

Засмеялся рядом невысокий ладный мужичок. Должно быть, видел, как познакомились утром дед Макарий с одноглазым.

А тот:

— Стёпкой кличут.

— Степан, стало быть?

— Да уж, верно, так.

Перекинулись шуточками — оба на язык остры. Слово за слово. Разговорились. Всякое перевидал Степан. Военным холопом был.

— От пятерых хозяев бежал. Не счастья — человечьей жизни искал. Куда там! Собаке впору было завидовать. А последний, вишь, памятку о себе оставил — глаз вышиб. Бог даст, свидимся — разочтёмся!

Поздно окончилось застолье у воеводы.

Деда Макария с Ивой на ночлег взял Степан.

А утром прибежал посыльный:

— Старика Макария воевода кличет!

Долго беседовали с глазу на глаз воевода и дед Макарий. О чём — никому не ведомо. Только в тот же день переписывал Макарий в отдельной горнице для воеводы важнейшие бумаги.

Несколько дней спустя выступило из Путивля грозное войско.

Двинулось на Москву. Против боярского царя Василия Шуйского. И были подле воеводы Ивана Исаевича среди ближних его людей дед Макарий и Ива.

Глава 4. Военный совет

Жизнь началась у Ивы — лучше не надо! Кому трудный поход, а ему, по молодости лет, вроде забавы. И самое главное: дед Макарий — подле воеводы, а рядом с дедом, понятно, он, Ива.

С иными строг воевода — иначе нельзя: великое дело лежит на его плечах. А Ива вхож к воеводе, почитай, в любое время.

Что ни день, растёт войско Ивана Исаевича Болотникова. Не малая тому причина — письма, что расходятся через верных людей по близким и далёким землям.

В тех письмах сказано: не служить боярскому царю Василию Шуйскому, побивать бояр, дворян и других служилых людей, что держат сторону Шуйского. Земли их отнимать, оброков и других повинностей не платить.

Для бедного люда такие слова, что голодному — кусок хлеба.

Правду сказать: в то смутное время не всегда было понятно, кто за кого стоит. Зато крепко знали холопы и крестьяне, от кого шли все их беды-напасти. Доставалось многим богатым и знатным.

Не препятствовал тому воевода. Радовался он, глядя, как растёт войско. Прибавилось, однако, и забот. Не последняя из них: где добыть оружие. С дубиной и самодельной пикой недолго навоюешь против пушек Василия Шуйского.

Приказал воевода собрать военный совет.

Народу в горнице набралось — не протолкнёшься.

Ива — тут как тут, крутится под ногами. Иной раз и прикрикнут, а иной — за делом пошлют.

Одно худо: как начинается военный совет, хочешь не хочешь — иди вон. Так велел Иван Исаевич. А он скажет — как отрежет.

На том размышления Ивы и кончились. Шагнул через порог воевода. Ива сам знает — ему за порог.

Однако далеко не отошёл. Вдруг в нём объявится какая надобность?

Трудное дело — достать оружие. На дороге оно не валяется. Потому разговор в горнице долго шёл без толку. Собрались уже расходиться — поднялся дворянин Василий Гольцев, хозяин усадьбы, где третий день стоял Болотников.

— Дозволь сказать, воевода.

— Говори! — разрешил Болотников.

— Верстах отсюда в двадцати — монастырь. В нём оружия хватит на два твоих войска.

Степан Кривой стукнул кулаком по колену.

— Первые разумные слова слышу. Пошли меня, воевода, с отрядом. Дён через пять будет тебе оружие!

Василий Гольцев покачал головой:

— Тут не обойдёшься и тремя отрядами. Идти надо всем войском.

Около двери завозился тучный боярин Семён Лапин:

— Пока будем стоять у монастыря, Василий Шуйский соберёт войско.

Был Семён Лапин старинного, но обедневшего рода. Улыбнулось ему счастье: царь Борис Годунов пожаловал высоким боярским чином. Не долгим оказалось, однако, время царя Бориса.

Василий Шуйский не признал нового боярина. Подался Семён Лапин в лагерь Болотникова, где и он себя и другие его почитали боярином.

Заспорили Гольцев с Лапиным. Разгорячились. Того гляди, вцепятся друг другу в бороды.

Воевода поднял руку: