Ефим Лехерзак - Москва-Лондон
отдыхал с закрытыми глазами. В последние годы мистер Гаклюйт всегда так делал, когда в его переутомленных глазах появлялись саднящая боль и резь. Разумеется, можно было бы нанять толкового писаря, но думать и диктовать одновременно Ричард не умел: одно мешало другому, он злился на себя, швырял в писаря башмаки, рвал листы и за целый день каторжной работы не получал ни единой страницы готового текста…
Наконец он глубоко вздохнул, с усилием поднялся с кресла и четверть часа ходил кругами, из угла в угол, по диагонали и просто между камином
и письменным столом. Подобный моцион Гаклюйт совершал ровно через каждые два часа и полагал, что только благодаря таким своим кабинетным «путешествиям» он был в состоянии продуктивно работать четырнадцать часов ежедневно, кроме суббот и воскресений, когда его рабочий день со-кращался наполовину.
Сейчас Гаклюйт окунул перо в большую медную чернильницу и вновь погрузился в работу.
«Мы и французы, — быстро, большими и четкими буквами выводил он, — стяжали наиболее дурную славу благодаря нашему безудержному пиратству».
Мистер Ричард Гаклюйт отложил в сторону перо, отпил несколько глотков воды из высокого темно-синего стакана, откинулся на высокую прямую спинку кресла и надолго погрузился в свои размышления…
…Морской путь никогда не был приятным и безопасным для торговцев. Грабили их филистимляне и греки, римляне и арабы, османы и индусы
и бог весть кто еще до и после них, но никогда еще пиратство не принимало столь грандиозного и социально узаконенного размаха, как в XVI веке!
И тому было немало причин. Вся современная Европа билась в тяжких судорогах религиозных и гражданских войн. Ее большие и малые дороги, города, поселки и глухие лесные чащобы кишели бывшими землепашцами, ремесленниками, мелкими торговцами, рабочими разорившихся фабрик
и мануфактур, отлученными от церкви еретиками, воинствующими праведниками и всяким иным бессчетным и несчастным людом.
Превращенные в одичавших нищих скитальцев, отчаявшихся найти
в этом страшном мире место хотя бы для самого скромного своего существования, они, естественно, готовы были не только бежать на пиратские корабли, но и опуститься на дно морское, преврати их Всевышний в ничтожных рыб… Ибо нищета порождает безысходное отчаяние, а оно способно убить в людях все человеческое.
Пути пополнения бесчисленных рядов английского пиратства были, пожалуй, не менее разнообразными, чем в других европейских странах. Разумеется, имели место и массовое насильственное обезземеливание крестьян-ства, разорение мелких торговцев и ремесленников. Разумеется, это была
и дикая охота на еретиков, и кровавые религиозные распри. К этому надо добавить также и оскудение королевской казны, вынуждавшее правительство оказывать пиратам то косвенную и скрытую, а то и почти явную поддержку и даже защиту…
В самом деле, в начале пятидесятых годов XVI века национальный долг Англии только за границей (главным образом в Нидерландах) со-
ставлял 148 526 фунтов стерлингов, а уже в конце этого десятилетия возрос до 226 910 фунтов стерлингов. Чудовищные займы брались на очень короткие сроки, по ним нужно было выплачивать четырнадцать процентов годовых, и возобновлялись они на еще более кабальных условиях, что неизбежно приводило к огромному финансовому перенапряжению. Страна переживала трудные времена. Казна совершенно опустела. Не было даже военных запасов. При желании Англию в это время можно было бы взять голыми руками…
В такой обстановке затянувшихся финансовых конвульсий пополнение государственной казны из любого источника — истинный дар Божий!
Блаженной памяти король Генрих VIII Тюдор одним из первых нащупал эту золотую жилу. Он назначил отпетого пирата Томаса Уиндгема
из Норфолка, по которому уже давно и горько плакали все виселицы
Европы, своим советником и вице-адмиралом. Пираты этого новоявленного королевского сановника беспощадно грабили в Ла-Манше корабли, перевозившие драгоценный груз — сахар. Задержанные суда (в том числе и английские!) доставлялись в Уотерфорд, где товар сбывался крупным лондонским оптовым торговцам, а львиная доля выручки поступала в королевскую казну.
Безусловно, такого рода деятельность не замыкалась лишь на сделках
с сахаром. Как-то испанский посланник де Куадра пожаловался на то, что англичане захватили в море испанских дворян и выставили их на продажу
с аукциона в Дувре. За хорошо одетого испанца, подававшего надежды на богатый выкуп, платили 100 фунтов, из которых минимум 70 оказывались
в казне. Особенно негодовал де Куадра на известных в те времена английских пиратов Пуля и Чемпнейза, которые отлавливали испанские суда, до краев набитые серебром, золотом и другими награбленными драгоценностями, на обратном пути из Америки между Азорскими и Канарскими островами. Разумеется, и эта добыча практически полностью тонула в бездонных кладовых страны, кроме тех не столь уж частых случаев, когда пираты оказывались проворнее королевских чиновников…
При подобном положении вещей богатые грузы, проходящие через Ла-Манш, почти неизбежно становились если не полностью, то в значительной степени добычей английских корсаров, обуздать которых было абсолютно невозможно, да и просто некому. К тому же у пиратов стало «доброй» традицией, даже патриотическим долгом и подвигом грабить испанские
и португальские корабли в знак протеста против притязаний испанского короля-католика на господство в Англии.
В конце концов пиратство так неразрывно переплелось с английской государственно-административной системой, так въелось в кровь и плоть населения Англии, что искоренить его было практически невозможно, не вызвав гражданской войны в стране!
Немаловажную роль во всей этой пиратской вакханалии играли богатые сквайры-помещики, выступавшие не только как хозяева пиратских кораблей, но и как укрыватели пиратов с их добычей, и как вершители закона
в своих графствах. Мелкие помещики-джентри и портовые чиновники фактически состояли у них на службе. Майоры, портовые лейтенанты, таможенные служащие — все они были в теснейшем контакте с пиратами, равно как, впрочем, и высшие офицеры флота, лорд-лейтенанты и шерифы графств. Когда же изредка все-таки разыгрывался скандал, вызванный слишком уж дерзкими и наглыми действиями пиратов, и правительству поневоле приходилось начинать расследование, то неизбежно обнаруживалось, что за спиной привлеченной к ответу пиратской организации стоит тот или иной крупный королевский сановник, а то и вообще кто-либо
