Клара Моисеева - Прошел караван столетий (сборник)
Был час полдневной трапезы, когда рабам разрешалось оставить работу, чтобы поесть просяных лепешек и запить их водой.
Шумукин переступил порог убогой хижины Аплая. Тот сидел на корточках и, странно покачиваясь, стонал, прикрыв руками правый глаз. Грязное рубище едва прикрывало худое, немощное тело. Старик не слышал шагов жреца.
– Куда девалась твоя почтительность, старый пес? – гневно воскликнул Шумукин, опуская тяжелую палку на голову старика.
Аплай распростерся ниц перед грозным жрецом.
– Мой глаз… – прошептал Аплай едва слышно. – Меня избили… Нет сил… я жду смерти… Будь милостив, великий жрец, пошли мне скорую смерть!
– Куда же ты девал свой глаз? – спросил Шумукин, рассматривая распухшее, посиневшее лицо старика. – Кто разукрасил тебя, как обезьяну? Тебя не велено бить. Ты – раб самого владыки вселенной.
– Такова воля великого царевича, – ответил Аплай. – Ему все можно.
– В чем же ты провинился, ничтожный раб? – закричал Шумукин. Он видел перед собой развалину и был озабочен этим.
– Горе великое! – ответил старик жрецу. – Боги разгневали царевича. Царевич Ашшурбанипал пришел в литейную посмотреть бронзовые светильники для своих покоев. Он сказал, что львы, изображенные на этих светильниках, плохи, не свирепы. Царевич разъярился…
Старик умолк, не в силах больше говорить.
– И что же сделал царевич с тобой, старая собака? – спросил в нетерпении Шумукин.
– Он выколол мне глаз моим же кинжалом – я сделал его царевичу. А потом меня били… Помоги мне, великий Шумукин! – взмолился старик. – Помоги мне уйти в царство мертвых. Вспомни, как я лепил для твоих храмов статуи богов. Я раб, ничтожный раб, но я человек… и прошу так мало! Пощади старого раба! Сотвори милость – убей раба!
– Поднимись, Аплай, – сказал жрец. – Я окажу тебе великую милость. Я оставлю тебя в хижине, освобожу от работы и буду кормить со стола моего. Мой раб принесет тебе пищу и воду. Тебя никто больше не ударит. Но ты погоди умирать… Ты должен сделать статую бога Шамаша. Она будет больше той, что стоит в нашем храме и сделана тобою давно. Ты украсишь ее драгоценными камнями и золотом. Эта статуя призовет милость богов, и боги дадут тебе легкую смерть.
Шумукин ушел. А старый Аплай, словно окаменев, сидел в тяжком раздумье. Он мысленно призывал милость богов, чтобы они дали ему силы закончить свой земной путь. Аплай сидел недвижимо на камышовой циновке и думал о своей судьбе.
Впервые за много лет его не гнали на работу, над ним не свистел кнут надсмотрщика. Он мог собраться с мыслями и подумать о том, что было ему дороже всего на свете и о чем он думал каждую ночь, прежде чем забыться тревожным сном. Он думал о своем сыне Аблиукну. Аблиукну, который остался дома, в родном Урарту. Жив ли сын? Продолжил ли дело отца? Сумел ли прославить искусство своих дедов? Аблиукну было всего десять лет, а как отлично лепил он маленькие статуэтки богов! Он знал секреты бронзового литья и ловко расчеканивал бронзовые чаши. На родной земле урартов все было по-иному. Аплай был беден, но свободен. А как уважали его в селении за умение превращать металл в чудесные, удивительные вещи! А теперь он – раб. И жизни конец.
Старый Аплай хотел представить себе сына – взрослого, возмужалого, – но это было очень трудно. В последний раз он видел его еще совсем юным. Это было так давно… Аплаю было тогда около сорока лет, а теперь ему уже семьдесят. Сколько побоев и оскорблений перенес он за эти годы! Сколько голодал и страдал от болезней! Как часто просил он милости у бога Халда, призывал смерть… А смерть не шла. Стояла у изголовья и снова уходила. Бог Халд не слышит Аплая, он лишил его своих милостей.
Мысли Аплая уносят его к дням молодости, когда он был счастлив. Его молодая жена Абли пела свои нежные песни, работая на винограднике, а он занимался литьем. Их маленький каменный домик стоял на берегу реки. Быстрая, шумная Ильдаруни несла свои воды с высоких гор, что окружали плодородную долину. Много было вокруг садов и виноградников, много было полей пшеницы и проса. В каждом домике жили земледельцы и виноградари. Только он, Аплай, занимался литьем и чеканкой. А красавица Абли трудилась на винограднике.
Как бывало радостно на душе, когда Абли возвращалась домой с корзиной янтарного винограда на плече! Рядом с ней шагал курчавый сероглазый Аблиукну, насвистывая веселую песенку на своей бронзовой дудочке. Аплай сделал сыну дудку, когда тот был еще совсем маленьким… Абли умерла еще до нашествия Саргона. Быть может, это и лучше. Они бы взяли в плен бедную женщину, если бы она оказалась в Мусасире вместе с Аплаем. А может быть, уцелела бы вместе с Аблиукну? Как знать, что задумали боги… Ведь ассирийцам не удалось добраться до Ильдаруни…
Раб, пришедший от Шумукина, прервал мысли Аплая. Старик снова почувствовал боль в разбитом теле, снова заныл глаз.
– Я пришел сообщить тебе о милости великого жреца, – сказал раб. – Мне велено напомнить тебе закон Асархаддона: «Всякий выбивший глаз рабу должен уплатить половину стоимости раба, так же как за повреждение глаза вола». Эту плату прислал тебе милостивый Шумукин. Он дарит тебе то, что, по всем законам, должен был получить сам царь от своего сына Ашшурбанипала, нанесшего тебе такое повреждение.
– Мне не нужно этого, – ответил Аплай, возвращая рабу слиток бронзы. – На что он мне, когда я ухожу в другой мир! Верни его Шумукину.
– А вот это? – спросил раб, поставив к ногам Аплая кувшин воды и корзинку с едой.
– Это можешь оставить, – согласился Аплай. – Силы покинули меня, а мне предстоит еще большая работа, прежде чем боги уведут меня в лучший мир.
– Тогда возьми целебного масла для ран, – предложил раб, подавая Аплаю маленький кувшин с душистым маслом. – Смажь раны этим маслом, и все заживет. Шумукин его добыл у царского лекаря.
– Я нужен Шумукину, – вздохнул Аплай. – Я был хуже собаки – и вдруг стал человеком. Надолго ли это?
Трясущимися руками, глотая слезы обиды и горя, Аплай приступил к еде. Раб, принесший ему корзинку, отказался от угощения и тотчас же скрылся. Аплай остался наедине со своими мыслями.
Он думал о сыне. Как хотелось ему знать, что сын жив! Пусть далеко от него, но с мыслью о нем, о его мастерстве. Если бы можно было новыми страданиями, тяжкими муками добыть себе право увидеть сына…
Аплай вспомнил Мусасир, священный храм, где были его щиты. Он долго трудился над ними – много лет. Он начал их тогда, когда Аблиукну был еще беспомощным младенцем. А когда кончал, сын уже помогал ему. Аблиукну стал хорошим помощником и так ловко слепил голову собаки, что Аплай решил использовать его лепку для золотого щита. На этом щите был первый знак Аблиукну, указывающий имя мастера.
