Игорь Болгарин - Адъютант его превосходительства
Открылась дверь, и в кабинет, немного косолапя, вошёл плотный невысокий моряк в расстёгнутом бушлате, флотские брюки его были тщательно заправлены в сапоги. Остановился у порога.
Фролов гостеприимным движением руки пригласил моряка:
— Проходи, Семён Алексеевич. Знакомься: товарищ Кольцов.
— Красильников, — представился моряк и потряс в жёсткой своей ладони руку Кольцова. — Бывший комендор эскадренного миноносца «Беспощадный».
— Ныне же один из самых недисциплинированных сотрудников Особого отдела Всеукраинской Чека, — с усмешкой добавил Фролов. — Сколько ни бились, никак с бушлатом не расстанется. Говорит: не могу без него. Еле-еле заставил бескозырку сменить.
Красильников тяжело переступил с ноги на ногу:
— Непривычна мне сухопутная снасть. — Он даже повёл плечами, словно призывал Кольцова убедиться, что ему никакая другая одежда не по плечу.
Кольцов сочувственно улыбнулся. Не раз доводилось ему на фронте, встречаться с такими вот моряками. За редким исключением, это были люди дисциплинированные, выдержанные, политически грамотные, беззаветно храбрые, но вот сменить матросскую робу на другую форму или, что ещё хуже, на цивильную одежду — было для них чуть ли не трагедией.
— Больше года моря не видел, а все «снасть», «снасть», — беззлобно передразнил Красильникова Фролов. Затем встал, сказал ему: — Ты посиди здесь. Должны звонить из штаба восьмой армии. Я скоро буду! — И обернулся к Кольцову: — Идём! Представлю тебя Лацису!
Они спустились вниз, где старательные красноармейцы по-прежнему разбирались в пулемёте, прошли мимо двух часовых, которым Фролов на ходу бросил: «Товарищ со мной!» — и вошли в большую комнату, из окон которой виднелись, словно на картине, обрамлённой рамой, недвижные купола Софийского собора. Входя в комнату, Кольцов прежде всего увидел эти сверкающие на солнце купола и лишь затем уже стоящего у окна хозяина — Мартина Яновича Лациса. Выше среднего роста, с чёрной аккуратной бородкой, с тонкими чертами интеллигентного лица, на котором выделялись слегка прищуренные серые спокойные глаза, он скорее был похож на учёного, нежели на военного, а хорошего покроя, тщательно отглаженный костюм, голубой белизны сорочка и умело подобранный галстук подчёркивали в нем человека тонкого вкуса.
Лацис предложил Кольцову сесть и несколько мгновений, не таясь, не боясь смутить гостя, неторопливо, в упор рассматривал его, словно хотел лично убедиться во всем том, что рассказывал ему об этом человеке Фролов. И странно, под этим прямым взглядом Кольцов не чувствовал себя ни неловко, ни беспомощно — это был доброжелательный взгляд, взгляд человека, который хотел верить ему, Кольцову.
— Фронтовую обстановку товарищи вам, конечно, уже доложили?
— Рассказывал, Мартин Янович, — ответил за Кольцова Фролов.
Лацис вернулся к столу:
— Трудно нам сейчас! Но мы должны, мы обязаны выстоять. Поскольку белые бросили в наступление все, что имели, — дела вот-вот дойдут до кульминации. Струна натянулась до предела, должна лопнуть. Если мы сумеем выстоять — им конец. В этом сейчас тактика революции.
— Мартин Янович, успехи на фронте во многом зависят от тыла. — Кольцов посчитал долгом поделиться своими первыми впечатлениями от Киева. — Я прошёл по городу… Рестораны, кабаки, казино… Это же «пир во время чумы».
Лацис сощурился, усмехнулся, продолжил тем же ровным, спокойным голосом:
— Рестораны, кабаки и фланирование господ по Крещатику — это самое невинное из того, что вам довелось увидеть… Мы ежедневно сталкиваемся с саботажем, спекуляцией, изготовлением фальшивых денег. Сталкиваемся с заговорами и шпионажем… Сложная обстановка, чего там! И людей у нас не хватает, и взять их неоткуда: почти все коммунисты по партийной мобилизации ушли на фронт.
Эти хорошо известные факты в устах Лациса приобретали выразительность и силу.
— И все-таки мы с этим справляемся, трудно, но справляемся. И уверен — справимся!.. Но есть участок работы, который мы ещё недостаточно наладили. Это — разведка.
В кабинете стало тихо, лишь Фролов несколько раз осторожно чиркнул спичкой, разжигая погасшую папиросу.
Лацис лёгкой походкой прошёлся до окна, мельком устало взглянул на купола, вернулся, присел напротив:
— Я имею в виду не войсковую разведку, в которой вы, как говорил мне товарищ Фролов, служили на фронте.
— Да, в германскую командовал ротой разведчиков в пластунской бригаде генерала Казанцева, — сообщил Кольцов.
— Знаю… В данном же случае речь идёт об иной разведке. Мы, по существу, ничего не знаем ни о силах противника, ни — о его резервах. Боремся с ним вслепую. А нам нужно знать, что делается у него в тылу. Какие настроения… Вот с такой разведкой дело у нас пока обстоит неважно. Все, что мы сейчас имеем, — это в основном донесения подпольщиков. — Лацис здесь сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность последующих слов. — В тылу белых работают воистину замечательные люди. Во многих городах уже появились подпольные большевистские ревкомы, созданы партизанские отряды, ведётся большая подрывная и агитационная работа, но возможностей для квалифицированной разведки у них мало. Нам нужны люди, которые могли бы внедриться во вражескую офицерскую среду. Вы понимаете, к чему я все это говорю?
— Да, Мартин Янович. Товарищ Фролов меня вкратце информировал, — тихо произнёс Кольцов.
— Мы намерены предложить вам такую работу, — спокойно сказал Лацис. Кольцов какое-то время сидел молча. Он — понял, что сегодня держит, может быть, самый трудный в жизни экзамен. Ведь слова Лациса «мы должны, мы обязаны выстоять» обращены и к нему…
— Вы хотите что-то сказать? — Лацис в упор смотрел на Кольцова, и Павел не отвёл глаз, спокойно произнёс:
— Я военный человек и привык подчиняться приказам.
— Это не приказ, товарищ Кольцов. Это — предложение.
— Я рассматриваю его как приказ, — упрямо повторил Кольцов. — Приказ партии!
Лацис одобрительно улыбнулся.
— Все подробности обсудите с товарищем Фроловым. — Он коротко взглянул на часы, встал: — К сожалению, на три часа у меня назначена встреча, и уклониться от неё или перенести я никак не могу. Поэтому прошу извинить и желаю успеха! — Лацис проводил их до двери, ещё раз крепко, по-дружески пожал Кольцову руку и повторил: — Да-да! Желаю успеха! Он сейчас для нас так важен, ваш успех!
После ухода гостей Лацис несколько минут стоял у окна. Нет, он не любовался собором. Он собирался с мыслями: в три часа ему предстояло принимать иностранных журналистов…
