Роман Злотников - Орел взмывает ввысь
– Да я че, я ж ничего… – тут же пошел на попятный бородатый. – Сказано – сделаем.
– Вот то-то, – усмехнулся военный, – отнесете – и быстро назад. Сразу же второго возьмем. А потом и тех, кто еще остался. Я вроде как четверых подстрелил, но двое, похоже, убегли. Ну да мне для спросу и троих хватит…
И тут Отто застонал, потому как его довольно бесцеремонно подняли сильные руки и поволокли в дом, из которого и появились эти трое.
В доме оказалось еще два человека – испуганная женщина, укутанная в теплую шаль, и седой старик. Двое подручных военного довольно грубо опустили Циммермана на тщательно выскобленный пол, потом бородатый вытащил из-за кушака длинный нож крайне разбойничьего вида и протянул старику.
– Вот, папаша, покарауль его, покамест мы остальных не принесем. Ежели что – сразу коли ему в пузо. После того он уже будет и не боец, и не жилец, но все одно Митрию Дормидонтычу все чего надобно рассказать успеет. – Бородатый бросил исподлобья взгляд на Отто. – Ты-то, тать, по-русски разумеешь ли?
Циммерман сглотнул. Смешно… Спрашивать сегодня у купеческого приказчика: разумеет ли он по-русски? А кто б его иначе-то на работу взял?
– Не слышу?! – грозно взревел бородатый.
– Да, господин, – испуганно пробормотал Циммерман и на всякий случай кивнул.
Бородатый хмыкнул и вышел наружу…
Спустя несколько минут Вальтер и еще один пострадавший налетчик, тот самый, кто попытался забраться в окно, а затем упал у самой стены, тоже оказались в доме, в который налетчикам едва не удалось проникнуть. За это время женщина успела перетянуть Циммерману рану на ноге, остановив кровь, и сейчас хлопотала над тем, что с простреленным плечом.
Подручные военного внесли Блюхе, которому выпала последняя очередь быть доставленным в еще недавно столь желанное для налетчиков помещение, за ними вошел военный, аккуратно закрыл за собой дверь, задвинул задвижку и, окинув взглядом живописную картину, хмыкнул:
– Да уж, ухари…
– Герр Колесников… – тут же забормотал, чуть коверкая слова, старик.
Похоже, он был ливом, а может, латгалом или куршем. Кто их разберет, этих дикарей. Они вообще начали появляться в исконно немецкой Риге только в последнее время и во многом как раз благодаря этим варварам русским. До того никому и в голову не приходило позволять местным дикарям поселяться в городе. Максимум, что им дозволялось, – это продавать, причем где-нибудь на окраине, а не на рыночной площади, товары со своих жалких полей и огородишек (ну совершенно ясно, что лучшая земля принадлежит немцам) и приходить в наиболее бедные дома делать уборку. Потому что в зажиточных держали чисто немецкую прислугу. А тут… впрочем, чего еще можно было ждать от русского купца?
– …клянусь, само Провидение послало нам вас. Если бы вы вчера не постучались в эту дверь и не попросились на постой, то я не знаю…
Отто невольно поморщился. Этот дикарь еще смеет рассуждать о Провидении…
– Да, ладноть, – добродушно махнул рукой военный. – Куды мне деваться-то было? Эвон, городские ворота-то уж закрыты были, не в поле же ночевать? Наночевался уже. И еще наночуюсь, похоже, коль здесь у вас такие дела затеваются… – Тут его взгляд заледенел, и он, присев на корточки так, чтобы его лицо оказалось напротив испуганной рожи раненного в плечо налетчика, рявкнул: – Как звать?!
– Ге… Гельмут, уважаемый господин… пож… пожалуйста, вы не могли бы позвать врача, врача, скорее…
– Обойдешься, – нахмурился военный. – Сначала я должен убедиться, что тебя стоит лечить. А то, можа, легче, да и справедливей оставить тебя сдохнуть, как собаку… А ну-ка, давай рассказывай, кто это вас надоумил идти Русскую деревню грабить?
Гельмут испуганно покосился на Вальтера, тот смотрел на него напряженным взглядом. Но этот взгляд, как тут же выяснилось, заметил и военный. И сумел верно его оценить. Он хмыкнул, а затем внезапно выдернул из-за пояса пистолет, который засунул туда, войдя в дом, и приставил его ко лбу Вальтера.
– Вот, значит, оно как… паря. Чегой-то этот Гельмут на тебя косится? Знать, ты поглавнее его будешь. Так что давай пой, кто это вас сюда пойти науськал.
– Я… – побледневший Вальтер облизнул мгновенно пересохшие губы, – я ничего не…
– Твое дело, паря, – усмехнулся военный, – не хочешь говорить – не надо. – И он с щелчком взвел курок пистолета с зажатым в нем опаленным предыдущими выстрелами кремнем. – Коль решил молчать – так я тебя сейчас и кончу. И этим другим покажу, как им делать не след. Авось они посговорчивей будут.
– Нет! – почти по-бабьи взвизгнул Блюхе. – Не надо! Я все скажу… все… Это все Пауль Рабке. Это он, он! Он приехал из Любека месяц назад. И сказал, что…
Вальтер пел будто соловей. Как выяснилось, Пауль Рабке прибыл из Любека с тайным поручением от какого-то высокопоставленного лица, коему надоело засилье русских купцов на просторах Балтики. И то сказать, ладно бы русские торговали по-старому, как оно велось испокон веку, – пенькой, льном, воском, поташом, салом… так ведь нет, они все переиначили. Вместо воска торговали всякой разной вощиной или уже готовыми свечами, вместо пеньки – канатами и веревками, вместо льна – парусиной и беленым либо крашеным полотном. Целые мануфактуры, заточенные под переработку русского сырья, разорялись, и торговые люди терпели сильные убытки. Ну кому такое может понравиться? Не говоря уж о том, что те же шведы ранее только на перепродаже русского хлеба имели почти миллион талеров в год. А теперь все эти деньги оседали в карманах жадных русских купцов. Неудивительно, что люди наконец раскачались и решили предпринять усилия, дабы восстановить нагло попранную справедливость…
Впрочем, рассуждения о справедливости военный в красном мундире пропустил мимо ушей, зато очень умело, всего парой вопросов и легким движением пистолетного дула у переносицы, переключил излияния Вальтера с прибывшего месяц назад Пауля Рабке на него самого. Где, когда, с кем, сколько получал, о чем должен был говорить… Где-то в середине этой речи Отто почувствовал, что его щеки стали совершенно пунцовыми. Оказывается, его развели как телка. Все эти разговоры, которые велись в таверне «У старого Карла» и которые он воспринимал как полную и абсолютную истину, ранее намеренно скрытую от него, а вот теперь, сейчас, открытую ему умными и честными людьми, с кем ему так повезло познакомиться и подружиться, как теперь выяснилось, в большинстве своем оказались ложью…
И велись они как раз для того, чтобы, когда поступит команда действовать, у Вальтера Блюхе, Пауля Рабке и их хозяев под рукой оказались бы молодые, крепкие ребята, искренне возмущенные «творящимся беззаконием» и способные сделать все так, как и надобно этим хозяевам, но при этом искренне считая, что они действуют по своему собственному разумению и побуждению. И лишь немногие из тех, кто сегодня ворвался в Русскую деревню, горя возмущением и негодованием (а также, куда уж деваться, желанием пограбить и преумножить сим свое благосостояние), знали или хотя бы догадывались, что происходит на самом деле. Как раз одним из таких догадывающихся и был Гельмут. А вот Отто оказался бестолочью…
