Сергей Булыга - Царское дело
3
Но долго поспать ему не дали. Еще было темно, когда Маркел услышал, как затопали по ступеням сапоги, а после рванули дверь. Маркел хотел встать, но не смог, очень уж болела голова, и поэтому он только приподнялся и увидел — в дверях стоят двое. Один из них громко воскликнул:
— Трофим, мать твою, ты где?!
Маркел сунул руку к ножу. Те двое сразу кинулись к нему. Маркел остерегся бить ножом и затаился. И слава Богу! Один из них склонился на Маркелом и в сердцах сказал:
— Так это не Трофим. — И сразу спросил: — А где Трофим?
— Там, — сказал Маркел, показывая в сторону ковра.
Там тут же отворилась дверь, и из нее вышел дядя Трофим. Он был уже полностью одет и теперь только пригладил волосы, надел шапку и спросил почти веселым голосом:
— Что случилось?
— Ироды! — в сердцах сказал первый вошедший. — Басурмане! Царь-государь при смерти, а у них только пьянка на уме.
Дядя Трофим молчал, смущенно отирая бороду. Маркел уже сидел на лавке, держал перед собой свой полушубок и искал в нем рукава.
— Кто это? — спросил про него первый вошедший.
— Племянник мой, — сказал дядя Трофим. — Рославльский. Из губной избы.
— А! — уже мягче сказал тот вошедший. Но тут же опять помрачнел и продолжал, тряся перед Маркелом пальцем: — Никуда не выходить! Сидеть и ждать здесь! Понял?
Маркел ответил, что понял. И эти ушли, уведя с собой дядю Трофима. Маркел сидел на лавке, думал. Тем временем уже немного посветлело, на столе уже стали видны объедки вчерашней гулянки. Маркел поморщился. После не удержался и взял со стола огурец. И съел его. После взял еще два огурца. После покосился на иконы, на Николу. Никола смотрел очень мрачно. Маркел перекрестился. Никола будто моргнул. Маркел еще перекрестился, лег, отвернулся к двери и прислушался. Было еще тихо, значит, еще совсем рано, все службы спят…
Кроме, конечно, нашей, подумал Маркел и зажмурился, представил, как он стоит у себя во дворе, колет дрова и складывает их в поленницу. Долго он так колол и складывал, сложил девяносто шесть полешек, весь измаялся и только тогда заснул.
Когда он во второй раз проснулся, было уже совсем светло, со всех сторон шумели и так же шумели со двора. Маркел опять сел на лавке, потянулся, надел шапку. Подумал: если не звонят в колокола, значит, царь еще жив. А зазвонят, значит, помер. Царя Маркелу жалко не было, но и зла на него он тоже не держал. А что, думал Маркел, царь от него всегда был далеко, и какое ему дело было до Маркела, он про него знать не знал и поэтому никаких бед ему не чинил. Другое дело — бояре, этих, как рассказывали знающие люди, царь очень крепко не жаловал и часто их казнил всякими самыми страшными казнями. И это правильно! Потому что чего их жалеть?! Разве кто-нибудь когда-нибудь где-нибудь видел доброго и справедливого боярина? Нет! Вот как Маркел: сколько он их, этих бояр, у них в Рославле перевидывал, и каждый, как только приедет, так сразу начинает хапать, лихоимствовать, душить, изводить честных людей. Вот пусть царь их и казнит! Дай ему Бог долгих лет! А что?! Маркел царя однажды, не так давно, видел, царь был высокий, крепкий, румяный, он сидел вверху на золоченой лавке, застеленной дорогущим ковром, и за спиной у царя были ковры, и с боков, и так же со всех сторон вокруг него стояли рынды с серебряными бердышами, а царь, глядя вниз, на Маркела, кричал: «Дай ему, дай! Жги! Жги!» Маркел стоял внизу, в правой руке он держал нож, в левой шапку, а перед ним стоял медведь!..
Эх-х, сердито подумал Маркел, проведя рукой перед глазами, чтобы медведь исчез, эх, еще раз подумал он, царь же тогда ему, Маркелу, зла не желал, царь просто спросил у боярина, есть ли у него подходящий холоп, и боярин ответил, что есть, и Маркела сразу вытолкнули вперед всех и сказали держаться, потому что царь его тогда щедро пожалует. И Маркел, дурень, поверил им, махнул шапкой влево, медведь кинулся за шапкой, а Маркел его справа ножом! И еще! И еще! Медведь повалился и сдох. А царь поднялся, он был красный-красный, сердито плюнул и ушел. После Маркелу говорили, что не нужно было торопиться, а нужно было поиграть с медведем, побегать от него, царя потешить и только уже после убивать. И вот тогда была бы ему полная шапка серебра! А так ничего ему не было. Боярин сказал ему: дурень! И они поехали обратно. Но на полдороге их догнали, и боярин поехал обратно. Больше его никто не видел! А Маркел вернулся и служил дальше губным целовальником, вершил малый суд и расправу и, не дай Бог, на царя зла не таил.
И вот теперь этот царь помирает. Маркел еще раз прислушался. Нет, в колокола пока не били. Уже, наверное, часа три прошло, как рассвело, но ни сам дядя Трофим, ни те, кто за ним приходили, пока что не возвращались. И, подумал Маркел, не вернутся до вечера, потому что это же какое дело не шутейное — на самого царя посметь сказать, что ему сегодня помереть! Вот же какой колдун отчаянный, одно слово — лопарь, лопари ничего не боятся, они же северный народ, к смерти привычные. Подумав так, Маркел встал с лавки и прошел к окну, открыл его и посмотрел во двор.
Двор был как двор, по нему ходили дворовые по своим разным делам. Как у всех! И тут же подумалось: нет, это не простой двор, очень даже не простой, а двор князя боярина Семена Михайловича Лобанова-Ростовского, и кто князя Семена не боится?! Все боятся, еще как! А что?! Ведь будь ты хоть кто, хоть, страшно сказать, Шуйский, хоть Мстиславский, хоть Захарьин, а князь Семен возьмет четверть листа, черкнет на нем, что надо, и пошлет с этим листом своих людей! И эти люди, придя, скажут: боярин князь Семен велел по государеву хотению явиться к нему в приказ! Прямо дверь, после направо, на второй этаж! И придут! И их там в железа! Вот так! Вот что такое Разбойный приказ! И Маркел в нем пусть почти что последняя сошка, а все же имеет силу! И, дальше ничего уже не думая, Маркел открыл дверь и вышел на помост.
Теперь перед ним был весь двор, двери везде были открыты, народ сновал туда-сюда, прямо напротив была колымажная, а чуть левее конюшня. Надо бы, сразу подумал Маркел, сходить туда, проверить Милку, но вдруг эти как раз вернутся, а его нет на месте? Тут и самому можно попасть на виску!
И Маркел никуда не пошел, а только подумал, щурясь на ярком солнце, что какая сегодня жарища, этак в три дня все растает, как ему тогда ехать обратно, он же на санях, где брать колеса, а, главное, деньги на них…
И, вдруг услышав сбоку шорох, Маркел обернулся и увидел, что это из соседней двери, из второй, вышла меленькая девочка, лет не больше семи, и теперь тоже стоит на помосте и смотрит на двор. А Маркела она будто бы не замечает.
— Эй, стрекоза, — сказал Маркел. — Ты кто такая?
