Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Но память вернула горящую Трою, трупы, трупы, трупы… Доспехи Неоптолема тоже были в крови. Он тоже убивал троянцев. И ведь Ахилл говорил, что вдали от него сын может вырасти ему чужим… Значит, так и случилось! Или нет… Нет! Он же подхватил падающего со стены мальчика и ее, он спас их, даже не зная, что они близки Гектору. Значит, в нем, во всяком случае, есть то, что было в Ахилле: способность к милосердию. Говорить ему или не говорить, кто они такие? Он — это он, но если другие ахейцы узнают, что у них в руках сын Гектора, то…
Она вся задрожала, будто ей передалась дрожь мальчика, и еще теснее прижала его к груди. Пандион, все еще стоявший возле них и пристально их разглядывавший, счел, что она дрожит от студеного морского ветра, и, скинув с плеча плащ, набросил на женщину и мальчика.
— Послушай… — в его голосе прозвучало сомнение. — Падая со стены, ты дважды прокричала имя мужчины. Помнишь?
— Нет!
Она похолодела от ужаса. Да, да, она позвала Гектора, позвала дважды, думая, что сейчас погибнет, и взывая к нему — то ли прощаясь, то ли возвещая, что сейчас они будут вместе… Теперь ахейцы поймут! И могут убить Астианакса прежде, чем к кораблям вернется Неоптолем!
— Ты крикнула: «Гектор», — проговорил воин. — Я слышал это. В Трое, быть может, были и другие Гекторы, но я слыхал об одном. Ты не его ли звала? Не того ли Гектора, который двенадцать лет был во главе ваших войск?
Андромаха покачала головой.
— Я не помню, кого я звала…
— Но кто такой Гектор? — упрямо допытывался Пандион.
— Гектор — мой папа! — вдруг сказал Астианакс, поворачиваясь к ахейцу и глядя ему прямо в глаза. — Он — самый большой воин! Если обидишь маму, он тебя убьет!
Теперь ничего уже нельзя было исправить. Ребенок не мог солгать, и его слова не было нужды проверять… Пандион присвистнул.
— Да-а-а… Вот так добыча! Ну, ладно…
Он повернулся и стал спускаться с корабля. Андромаха слышала, как он сказал стражникам:
— Не спускать глаз с женщины и с мальчишки. Это не простые пленники. Надо сказать Неоптолему.
Андромаха едва вновь не лишилась сознания. Ее всю трясло, голова кружилась.
— Мама! — услышала она голос сына. — Мама… Что будет? Мама!
Она поцеловала прижавшуюся к ней головку, влажную, то ли от брызг, приносимых порывами ветра, то ли от ее слез.
— Астианакс… Потерпи… Все будет… хорошо…
— Где папа?
Он теребил ее руку, и она поняла, что вновь уходит в какую-то нереальность, перестает понимать, что происходит. Где Гектор? Где? Она видела, как он погиб. Но разве она сможет поверить в его смерть? Разве сможет сказать о ней сыну?
— Я не знаю, где папа, маленький!
— Но он придет? Он к нам придет, да?
— Да… — хрипло прошептала Андромаха. — Или он к нам, или мы к нему…
Темная тень перемахнула через борт под недоуменные возгласы, донесшиеся снизу — стража не могла понять, что происходит. Пленница Неоптолема не заметила этого шума и возни, но тут что-то влажное и теплое ткнулось в ее плечо, и лежавшую поверх плаща руку лизнул горячий, широкий язык. Андромаха вздрогнула, подняла голову. И тотчас вскрикнула:
— Тарк! Тарк, милый!
Огромный пес тихо взвизгнул и облизал ей лицо.
— Тарк пришел! — крикнул в восторге Астианакс и протянул руки к собаке.
— Что это за псина? — заорал один из караульных, перевешиваясь через борт и свободной рукой стягивая с плеча лук. — Откуда она, и зачем она нам на корабле? Эй, воины! Это собака троянки… Пристрелить?
— Не смей! — крикнула Андромаха, вдруг обретая твердость голоса и вытягивая вперед руку. — Это — собака Ахилла. Если Неоптолем узнает, что вы хотели убить ее, он не простит вам…
— Да? — воин растерялся. — Собака Ахилла? Откуда ты знаешь, женщина?
— Я видела его с нею, — голос пленницы зазвенел. — Он говорил мне об этой собаке. Не трогайте ее, и она никого не тронет.
— А, пускай Неоптолем решает! — донесся снизу голос другого караульного. — Нам-то что? Пес ничего плохого не делает.
Голова воина еще поторчала над бортом корабля и исчезла. Тарк понюхал воздух, недовольно зарычал и лег у ног Андромахи. Астианакс вырвался из рук матери и, скатившись с ее колен, обнял пса и зарылся личиком в густой золотистый мех. Всего несколько дней прожил Тарк во дворце Приама, но за это время сын Гектора успел полюбить его.
И тут Андромаха поняла, что, наконец, может заплакать. Не навзрыд, как обычно плачут женщины в великом горе. Ее плач был похож на все усиливавшуюся внутреннюю дрожь, разрывающую душу, извергающую из глаз слезы, жгучие, как сама ее боль, ничего не облегчающие, лишь дающие выход отчаянию.
Она плакала, вся содрогаясь, почти беззвучно, не закрывая лица, не опуская головы. А у ее ног трехлетний малыш, смеясь, возился с гигантским псом и теребил его густой мех. И это было все, что осталось от мира, в котором она жила, от всего, что она любила…
* * *Наступил март, как-то очень быстро в этом году начались оттепели, а ночами вновь приударял морозец, и улочка, что вела от укатанной шоссейки к дому профессора Каверина, из твердо утрамбованной сахарно-белой дорожки превратилась в шероховатый каток, местами грозивший проломиться. Аннушка неосторожно поставила ногу на вроде бы надежный лед и ойкнула, по щиколотку уйдя в студеную ледовую крошку.
— Вот разиня! — шедший впереди Миша обернулся к жене и подхватил ее под локоть. — Ну что? И в сапог попало?
— Попало, а ты как думал! — отозвалась расстроенная Анюта. — И ведь новые сапожки…
— Вот-вот! Зачем же за город на каблуках? Ладно, положим у камина — быстро высохнут.
Они торопились к профессору, потому что в прошлый раз ему пришлось прервать чтение пока что наполовину переведенной второй книги романа на самом интересном месте. Но вовсе не потому, что Каверин устал. Просто Вера, с которой они в очередной раз оставили малышей, позвонила уже в двенадцатом часу вечера и сообщила, что у маленькой Нинки поднялась температура, она капризничает, а по сей причине готовы поднять рев и Сашка и Алешкой. Лишнее говорить, что Миша с Аней бегом кинулись на последнюю электричку. Правда, в итоге все обошлось: температура была небольшая и к утру прошла, а «мужской состав» близнецов к приезду папы и мамы уже мирно сопел носами.
— Слушай, а у кого-то из античных авторов есть ведь такой вариант развития событий, — сказала Аня, когда неделю спустя они водрузились в полупустую электричку, и та, загудев, «отчалила» от мокрого весеннего перрона. — У кого-то из них Астианакс тоже не погибает при осаде Трои, как в большинстве мифологических вариантов, а попадает вместе с Андромахой в рабство к Неоптолему.
