Алый Первоцвет возвращается - Эмма Орци
– Ты, председатель убийц! Последний раз я требую у тебя слова! – орал диктатор.
Но вновь и вновь лишь звенел колокольчик; Робеспьер, задыхаясь от ненависти и страха, посинел и стал хвататься руками за горло.
– Кровь Дантона душит тебя! – как нож, вонзился в него чей-то крик.
И эти слова оказались последним решающим ударом по поверженному властителю. В следующий момент какой-то другой неизвестный депутат выпалил то, что было у всех на устах:
– Требую обвинительного декрета против Робеспьера!
– Обвинения! – заревели все. – Обвинительного декрета! Обвинительного декрета!
Председатель вновь позвонил в колокольчик. Вопрос был поставлен немедленно, и решение принято единогласно.
Максимилиан Робеспьер, только что являвшийся неограниченным властелином Франции, был признан виновным.
Глава XXXIV. Вихрь
В этот момент все было кончено. Уже через несколько минут избранника народа Робеспьера, этого падшего идола, вместе с его неразлучными друзьями – Сен-Жюстом, Кутоном, Леба и братом Огюстеном – вытолкали в находящуюся по соседству комитетскую комнату. Их объявили виновными и тут же подписали приказ об аресте. Что же касается дальнейшего, это было всего лишь делом прекрасно отлаженной машины – общественный обвинитель и гильотина.
К пяти часам конвент полностью опустел. Депутаты спешили донести до всех весть о случившемся. Тальен же сразу направился в Консьержери, горя нетерпением встретиться с Терезой. Но ему было отказано в этом. Он пока еще не диктатор: Робеспьер, хотя и поверженный, все еще властвовал.
В городе началось непонятное замешательство. Повсюду бегали люди, размахивая на ходу пистолетами и шпагами. Прокламации, расклеенные по всем углам, все еще призывали казнить всех, оказавшихся под арестом.
И вот в свой обычный час загремели по мостовой всем хорошо знакомые повозки с очередными жертвами. Народ, смутно ощущавший приближение каких-то важных событий, начал громко требовать освобождения обреченных. Декрет об осуждении Робеспьера еще не был опубликован, но люди, собираясь вокруг повозок, уже кричали: «Свободу! Свободу!»
Показался генерал Анрио во главе своих жандармов, который в ответ на вопли толпы «Этого нельзя делать! Отпустите их!» орал, размахивая пистолетом: «Это нужно сделать! На гильотину!» И повозки, остановившиеся было на мгновение, вновь загромыхали дальше.
Весь этот шум слабым эхом долетал до уединенного дома по рю де ла Планшет, на последнем этаже которого томилась несчастная Маргарита Блейкни. Нервы ее были уже на пределе. Она окончательно потеряла ощущение пространства и времени и ни о чем не имела представления. Все ее существо напряженно ожидало теперь лишь того обычного тихого вечернего часа, когда вновь по каменному полу прихожей раздадутся торопливые шовеленовские шаги и до нее вновь донесутся возгласы солдат, приветствующих его появление, звон оружия, короткие язвительные вопросы и ответы. Часа, в который она вновь ощутит мучительную близость врага, поджидающего ее возлюбленного.
И вот этот голос, нарочито громкий, чтобы ей все было слышно, раздался:
– Завтра истекает четвертый день, капитан. Я могу уже больше не появиться.
– В таком случае, – донесся ответ капитана, – если мы к семи часам не арестуем англичанина…
И Шовелен с сухим смешком закончил сам:
– Все остается без изменений, гражданин! Но я все же думаю, что англичанин придет.
Маргарита прекрасно понимала, о чем они говорят. Это предвещало смерть либо ей, либо ее мужу, или же, что было вероятнее всего, им обоим. Целый день она просидела возле раскрытого окна, сложив в непрерывной молитве руки, обращаясь к Богу с единственной просьбой – хотя бы еще раз увидеть возлюбленного, в то время как глаза ее с тоской скользили по далекому горизонту. Ни для борьбы, ни для надежды сил у нее уже не осталось.
В это время центр событий переместился на площадь л'Отель де Виль, где, укрывшись на какое-то время, спасался Робеспьер со своими друзьями. Тюрьмы, одна за другой, отказались принять избранника народа: для начальников и тюремщиков все это казалось слишком чудовищным святотатством. А жандармы, получившие приказание сопровождать падшего тирана, то ли потому что еще не были окончательно уверены в его падении, то ли просто от испуга, подчинились его требованию и проводили бывшего идола к л'Отель-де-Виль.
Собранное на скорую руку новое заседание конвента никаких результатов не принесло. Напрасно Тальен требовал, чтобы предатель Робеспьер и его друзья были объявлены вне закона. Генерал Анрио тем временем, жестоко разогнав народ, занял со своими жандармами площадь перед Ратушей и объявил Робеспьера диктатором Франции. Войска муниципальной жандармерии разъезжали по улицам Парижа с криками: «Да здравствует Робеспьер! Смерть предателям!»
Но едва лишь жандармы скрывались из виду, как на улицу выползали люди, собирались толпами и пускались во всевозможные сплетни, предположения и рассуждения, от которых чаши весов дрожали, склоняясь то в ту, то в другую сторону.
– Робеспьер – диктатор Франции!
– Он приказал арестовать членов конвента!
– Будут вырезаны все заключенные!
– Pardi! Очень мудро! Меня так уже тошнит от этих бесконечных повозок и от этой чертовой гильотины.
Город жужжал, как растревоженный улей. Слабое, нерешительное большинство с ужасом ожидало очередной катастрофы. Всевозможные оппортунисты пока помалкивали, готовые в любой момент присоединиться к той или иной партии. Трусы просто предпочитали скрываться или, если встречались с жандармами Анрио, – кричать: «Да здравствует Робеспьер!», а оказавшись по соседству с Тюильри: «Да здравствует Тальен!»
В Тюильри заседал конвент, Анрио угрожал ему своими пушками. Но члены генеральной ассамблеи, несмотря ни на что, оставались на местах. Председатель собрания приветствовал их краткой речью.
– Граждане депутаты! – начал он. – Пришло время для нас умереть на своем посту!..
И они спокойно сидели, объявив восстание вне закона и ожидая артиллерийской атаки робеспьеровского приверженца. Гражданин Баррас был назначен главнокомандующим муниципальной гвардии и всех прочих сил, оставшихся в распоряжении конвента. Он сразу же приказал собрать все верные войска, способные противостоять жестоким жандармам генерала Анрио, отважившегося на открытый бунт против правительства. Но, тем не менее, бедняга Баррас пока что мог противопоставить ему всего лишь несколько жалких ружей.
В пять часов, когда Анрио стянул последних своих жандармов к Отель-де-Виль, Баррас, в сопровождении двух адъютантов, направился лично комплектовать свое войско. Он намеревался посетить все заставы, дабы иметь представление, на какие части Национальной гвардии пока еще можно положиться.
По дороге, около Сент-Антуанских ворот, новоиспеченный главнокомандующий столкнулся с бывшим послом Шовеленом. Барраса распирало от новостей.
– Почему вы пропустили заседание ассамблеи? – спросил он первым делом у коллеги. – Это был самый величайший из всех моментов, какие я когда-либо видел! Тальен блистал! Робеспьер же был просто гнусен! И если нам наконец удастся раз и навсегда свергнуть этого монстра, то эра свободы и братства – не за горами!
На этом он несколько запнулся и продолжил уже с раздражением:
– Нам необходимы
