Дмитрий Леонтьев - Русская сказка
— Что?! — князь решил, что он ослышался. — Что вы сказали?
— Что здесь такого? Подумаешь — баба… Если б речь шла о деньгах, тогда — да, тогда — конечно… Ах, вы женаты, но ничего, разведетесь. Мы подыщем вам жену… Впрочем, если у вас на примете кто-то есть, то…
Договорить бушмэн не успел. Князь выпрямился во весь рост, и сделав быстрый шаг вперед, одним ударом поверг обидчика наземь:
— Вот тебе дань!.. Об одном жалею: о своей глупости необратимой. Ведь мог бы во главе войска куда большей данью вас порадовать…
Плохо жил Дадон. Тратил дни в пустых забавах, безделье, гневливости. Был жаден и недальновиден… А умереть сумел красиво. Люто пытали его бушмэнские палачи — откуда только силы взялись у изнеженного князя, что бы перенести пытки с удивительным достоинством? И когда вели его вешать на глазах у замершего от ужаса города, не проронил ни слова, лишь безотрывно смотрел на заветное окно далекого терема. Наверное, за эту княжескую смелость и была ему дарована судьбой последняя милость: он умер раньше, чем увидел, как бросилась со стены немыслимой красоты девушка с распущенными, золотыми волосами. Не видел он и того, как отворились ворота города и несколько сотен витязей, под предводительством воеводы Федота-стрельца, совершили небывалое: бросившись на многотысячное войско, сумели пробиться к месту казни, отбив у врага тело своего непутевого князя. Как пали они, один за другим, давая возможность закрыть за этой страшной добычей городские ворота. Как озверевшие от огромных потерь кочевники ринулись на штурм, гоня перед собой немногих, взятых в плен русичей, и прикрываясь ими как щитом. Как захваченный в полон, изрубленный и оглушенный Федот-стрелец, кричал, требовал, молил:
— Стреляйте! Стреляйте же, други! Не давайте им взять город! Не щадите нас, пощадите жен наших и детей! Приказываю вам: стреляйте!
И, протерев мутные от слез глаза, витязи били со всего оттяга, дабы не мучить соратников страданиями… Не видел князь и горы трупов под стенами неприступного Киева, и горькую радость израненных защитников, в неравной и жестокой схватке отстоявших город. Он не видел всего этого. Он шел по чистым небесным дорогам бок о бок с той, которую любил всю свою недолгую и непутевую жизнь…
Не видел всего этого и я. Не стану рассказывать, что я делал в родных городах и стойбищах вторгшихся на Русь кочевников. Нет у меня желания ни рассказывать это, ни вспоминать… Скажу лишь, что даже жадные бушмэны назначили после этого за мою голову аж пять повозок с золотом. в ответ на это, я потопил несколько бушмэнских кораблей, на которых добирались домой их советники, посчитавшие войну на Руси делом почти законченным. В Бушмэнии объявили траур и прибавили к моей «стоимости» еще одну повозку с золотом. Вот тогда я и совершил небольшое, но памятное для всего мира турне по городам самой Бушмэнии, благо мощные крылья Таната и чудесные способности Скиллы существенно сокращали для мня любые расстояния… И «миролюбивая» Бушмэния впервые, на собственной шкуре, узнала: что такое — война… Каждый город, каждый штат узнал на себе, что это такое — боль от потери близких, возвратить которых нельзя ни за какие деньги… И что-то надломилось в них… И что-то надломилось во мне… Я был уже на пути к дому, когда услышал весть о выходе Бушмэнии из состава антирусской коалиции. Я даже не стал преследовать спешно убирающихся домой кочевников, благо это делало за меня подоспевшее, наконец, ополчение и норвежские витязи Гарольда. Но я все же недооценил бушмэнов. По их инициативе было срочно собрано заседание Организаций Объединенных княжеств и прочитана целая лекция о страшной угрозе, которую может представлять собой лишенная руководства Русь. В качестве доказательств, были предъявлены лубочные рисунки с жертвами и разрушениями, оставшимися после моего визита в Бушмэнию. Не знаю, был ли подкуплено собрание Комитета, или запугано, но на второй день приговор Руси был подписан: решение о совместном управлении «Дикой Русью» было утверждено. А на третий день после подписания этого договора я вошел в меняльную лавку Соломона…
ГЛАВА 3.
Ты шел путем не примиренья —люциферическим путем.рассейся, бледное виденьев круговороте бредовом!Ты знаешь мир, судей развязка,теченье быстрое годин —лишь снов твоих пустая пляска;но в мире ты, и ты — один.Все озаривший, не согретый,возникнувший в своем же сне…Текут года, летят планетыв твоей несчастной глубине.А. Белый.
— Вы очень изменились, молодой человек, — сказал мне Соломон. Мне уже и молодым человеком называть вас неудобно… О вас идет страшная слава.
— Я ее не искал, — ответил я. — Я хотел просто жить… Когда убивали моих друзей, страшная слава почему-то молчала. Когда начал убивать я, она аж в голос завопила.
— Бушмэны не любят, когда их режут, — понимающе кивнул Соломон. — Они очень… жизнелюбивые. Что вы хотели от нашей встречи?
— Что б вы отменили решение Организации Объединенных Княжеств, — без обиняков заявил я.
— Судя по тому, как точно вы нашли самые уязвимые места бушмэнов, вас сложно обвинить в сумасшествии, — внимательно посмотрел он на меня. — Но последние месяцы вашей жизни были… э-э… сложными. Может, вы переутомились?
— Соломон, вам их решение не выгодно.
— Почему, позвольте полюбопытствовать?
— Во-первых, диктат Бушмэнии подразумевает объединенную экономику — разница в ценах снизиться и ваши доходы упадут…
— Но будет порядок. вы знаете, я люблю бушмэнов не больше вашего, но я — за порядок, а именно это они и предлагают. Страна будет отстраиваться, а это — инвестиции…
— Порядка не будет, — уверенно сказал я. — Вы всерьез думаете, что русичи смиряться с бушмэнским игом? Соломон, вы еще не видели настоящей партизанской войны.
— О-о, в этом я вам верю! Ломать вы умеете.
— Мне пришлось вернуться с полдороги. Я уже ехал домой, но понял, что ничего не кончено. Все только начинается. Война вспыхнет с новой силой. А между тем, на Руси уже есть правитель.
— Вы хотите стать диктатором? — приподнял бровь Соломон.
— Я хочу мира в моей стране. Править будет другой человек. По праву княжеской крови способный претендовать на престол, а по праву ума и благородного сердца, способный этот престол занимать.
И я рассказал ему о тайне, которую доверила мне перед смертью Баба Яга. Соломон слушал внимательно, но по его безучастному лицу нельзя было понять: заинтересовали его подобные перспективы или нет.
— Так, — сказал он, когда я окончил свою историю. — Даже если предположить, что все это имело место быть, то как вы сможете доказать? У нее же, простите, на спине не стоит клеймо: «княжеская дочка»?
