Александр Дюма - Изабелла Баварская
— Ваше высочество и вы, сударыня, — ответил де Куси, — подобная просьба для меня приказ, и, если будет угодно Господу нашему Богу, я совершу это путешествие, и вот почему: во-первых, во имя долга, дабы защитить веру Христову, а во-вторых, чтобы оказаться достойным той чести, которую вы мне оказываете. Однако, ваши высочества, вы должны освободить меня от этой обязанности, с тем чтобы возложить ее на более достойного, например на господина Филиппа д’Артуа, графа д’Э, коннетабля Франции, либо на его кузена графа де Ла Марша; надо полагать, оба примут участие в походе и оба ближе вам по крови и званию.
— Господин де Куси, — прервал его герцог, — вы видели и пережили больше, нежели те, кого вы нам назвали. Вы знакомы с местностью, по которой предстоит пройти, а они в тех краях никогда не бывали. Да, они храбрые и благородные рыцари, но вы превзошли их отвагой и благородством, и мы вновь обращаем к вам нашу просьбу.
— Ваши высочества, — отвечал де Куси, — я готов повиноваться и надеюсь с честью выдержать испытание, да помогут мне в этом господин Ги де Ла Тремуй, его брат господин Гильом и маршал Франции господин Жан Венский.
Заручившись согласием де Куси, герцог стал подумывать о том, как раздобыть денег для сына, дабы не посрамить его чести. По случаю посвящения сына в рыцари он обложил налогом все окрест лежащие села и деревни, а также владельцев замков и жителей некоторых городов; таким образом он собрал сто двадцать тысяч золотых крон. Но так как этой суммы оказалось недостаточно, чтобы содержать свиту, которая должна была сопровождать сына, герцог приказал всем ленным дворянам покинуть их владения под предлогом, что они составят часть дома его сына; те же, кто пожелал остаться, облагались изрядным налогом: одни — в две тысячи, другие — в тысячу, третьи — в пятьсот золотых крон, в зависимости от дохода, который приносила земля.
Престарелые дамы и рыцари, которые, как пишет Фруассар, боялись физического труда, откупились от герцога; что касается молодых людей, то им объявили, что дело не в деньгах, что им оказывают большую честь и пусть они готовятся выехать на свои средства, дабы в святом деле быть подле их сеньора графа Жана; после этого вторичного обложения герцог получил еще шестьдесят тысяч крон.
Приготовления прошли как нельзя более скоро, к 15 мая все было в полной готовности; граф Жан дал сигнал к выступлению и сам отправился в дорогу. За ним следовало более тысячи рыцарей и дворян, отличавшихся не только знатностью, но и отвагой; среди них были коннетабль Франции граф д’Э, Анри и Филипп де Бар, де Куси, Ги де Ла Тремуй, маршал Франции де Бусико, Рено де Руа, де Сенпи и, наконец, Жан Венский. На двадцатый день месяца мая армия вошла в Лотарингию, затем, миновав графства Бар и Бургундию, переправилась через Рейн, сделала остановку в Вюртемберге и достигла Австрии, где ее уже поджидал герцог Австрийский — люди, составлявшие это воинство, были приняты как дорогие гости, со всевозможными почестями. Там каждый отправился своим путем — ибо это облегчало поход, — сговорившись предварительно о встрече в Буде, в Венгрии.
Тем временем в Париже развертывались следующие события: из Англии прибыли послы, чтобы просить для короля Ричарда руки Изабеллы Французской, впрочем, совсем еще юной. Это родство, несмотря на возраст невесты, было желательно со всех точек зрения: Ричард был королем Английским и мог стать надежным союзником Франции. Более того, оно навсегда положило бы конец междоусобице, которая на протяжении четырех столетий изнуряла два народа, родившихся на одной и той же земле, эти две ветви одного ствола; порознь они были слабы, вместе — могли бы противостоять любой буре. Итак, вопрос о браке был решен, Изабеллу Французскую нарекли невестой Ричарда Английского и решили, что в будущем году он приедет за ней в Кале,[17] где Карл Французский отдаст ее ему в жены.
Предписания мэтра Гильома насчет здоровья короля исполнялись неукоснительно, особенно когда речь шла о развлечениях. Дня не проходило, чтобы не совершалась прогулка верхом, не давался обед в Лувре или во дворце, каждый вечер устраивались танцы; приближенные изощрялись в хитроумных затеях, лишь бы угодить королю, и самые невероятные тот особенно приветствовал. Что касается Одетты, то она, скромная, всегда печальная, и так держалась вдали от увеселений, а тут выяснилось, что ее ждет святое материнство.
Король любил ее глубокой, полной признательности любовью, на которую способны лишь возвышенные натуры; он ежедневно находил час, чтобы провести его в обществе своей милой врачевательницы, и среди празднеств, которые заканчивались ночью и возобновлялись вечером, этот час был самым ярким в его жизни.
Мы подошли в нашем рассказе к тому месту, когда рыцарь Вермандуа, из свиты короля, задумал жениться на немке — приближенной королевы. Высокие покровители молодых, поразмыслив, решили сочетать их браком во дворце Сен-Поль, и тут со всех сторон посыпались предложения, как сделать празднество приятным и радостным, таким, какого еще не бывало. Предполагалось, что будет костюмированный бал, и король склонял Одетту принять участие в бале, но она решительно отказалась, сославшись на слабость и не желая рисковать в ее положении.
Приближался день свадьбы, каждый по-своему готовился к празднеству, помышляя лишь об одном: чем бы поразить собрание. Бал открылся кадрилью, маски были обычные; но в одиннадцать часов послышались крики: «Расступись!», пиковый и бубновый валеты с алебардами в руках встали по обе стороны двери, и дверь почти мгновенно отворилась, пропустив игру в пикет; короли шествовали друг за другом в порядке старшинства: первым шел Давид, за ним — Александр, далее — Цезарь и, наконец, — Карл Великий. Каждый подавал руку даме своей масти, за которой тянулся шлейф, поддерживаемый рабом. Первый раб был наряжен, как для игры в мяч, второй — в бильярд, третий изображал шахматы, четвертый — игру в кости. Далее следовали, составляя штат королевского двора, десять тузов, одетых гвардейскими капитанами и возглавлявших каждый девять карт. Кортеж замыкали червовый и трефовый валеты; они затворили двери, дав, таким образом, понять, что все в сборе. Тотчас дали сигнал к танцам, и короли, дамы и валеты составили кружки по три — по четыре одинаковые фигуры, — это привело всех в неописуемый восторг, затем красные масти встали с одной стороны, черные — с другой, и игра завершилась общим контрдансом, где смешались все масти и придворные разного пола, возраста и ранга.
Еще не смолкло веселье, вызванное выдумкой, которую все нашли весьма забавной, как в соседней зале раздался чей-то голос, на ужасном французском требовавший, чтобы ему указали, где вход. Все решили, что это новая маскарадная затея, и выразили готовность поддержать ее. И вправду, указать вход требовал вождь дикого племени, тянувший за веревку пятерых своих подданных, привязанных друг к другу и облаченных в длинные балахоны, на которые с помощью смолы были наклеены нити, выкрашенные в цвет волос, — создавалось впечатление, что мужчины наги и волосаты, как сатиры. Дамы вскрикнули и отпрянули назад, а в середине залы образовался круг, где вновь прибывшие принялись отплясывать свой дикий танец. Через несколько секунд дамы до того осмелели, что приблизились к дикарям, лишь герцогиня Беррийская одиноко стояла в уголке. Главарь дикарей, чтобы попугать бедняжку, устремился прямо к ней. Вдруг раздались громкие крики: герцог Орлеанский неосторожно придвинул факел к одному из дикарей, и все пятеро тотчас оказались объяты пламенем. Один из них бросился к дверям, другой же, не помышляя о собственном спасении, забыв о боли, кинул в залу потрясшие всех слова:
