Эмма Орци - Коварство и честь
А потом… долгие часы и дни, пока он был далеко, а ей полагалось улыбаться, смеяться и делать вид, будто она ничего не знает о муже, если не считать того, что он светский мотылек, любимец салонов, щеголь, не отличающийся большим умом, чьи частые отсутствия объяснялись охотой на оленей в Шотландии или рыбалкой на Твиде… всем, что могло бы пустить пыль в глаза модной толпе, неотъемлемой частью которой были супруги Блейкни.
— Сэра Перси сегодня нет с вами, леди Блейкни?
— Со мной? Боже, конечно, нет! Я не видела его целых три недели.
— Ах он бесстыдник!
Люди заговаривали с ней, задавали вопросы, бросали намеки и делали предположения. Несколько месяцев назад общество пришло в ужасное волнение, потому что прекрасная леди Блейкни, законодательница мод в городе, воспылала безумной страстью к — нет, вы никогда не поверите! — к собственному мужу! Она бывала с ним везде: на раутах и пикниках, в своей оперной ложе и на Пэлл-Мэлл. Это казалось положительно неприличным! Сэр Перси был любимцем общества, и его остроты, бессмысленный смех, ленивые, дерзкие, восхитительные манеры и безупречная одежда обеспечивали ему успех в любом салоне, который он предпочел посетить. Его королевское высочество неизменно пребывал в прекрасном настроении, если сэр Перси был рядом. Так что монополизировать его со стороны жены было дерзко, неестественно, неприлично, ненормально! Некоторые люди относили это за счет эксцентричности, присущей иностранцам, другие — за счет хитрости леди Блейкни, пытавшейся дурачить не слишком умного лорда и тем самым прикрыть некую интригу или тайного любовника, о котором в обществе еще не прознали.
К счастью для чувств высшего света, эта странная привязанность долго не продолжалась. В прошлом году она была на пике, но с тех пор значительно поблекла. В последнее время сэра Перси почти не бывало дома, и его появления в Блейкни-Мэноре, прекрасном фамильном доме в Ричмонде, были нечасты и коротки. Он, очевидно, устал играть вторую скрипку при своей прелестной жене или был раздражен ее едким остроумием, которое она постоянно оттачивала за его счет, и сожительство этих двух лидеров модного мира, по мнению всех знакомых, приняло более пристойное течение.
Когда леди Блейкни бывала в Ричмонде, Лондоне или Бате, сэр Перси стрелял, удил, прогуливался на яхте… все, как следует быть. Когда же он появлялся в обществе, улыбающийся, элегантный, изящный, леди Блейкни едва его замечала, за исключением тех случаев, когда делала мишенью своего язвительного язычка.
Одному Богу известно, чего стоило Маргарите играть роль светской пустышки. Личность одного из величайших героев своего времени была скорее известна злейшим врагам. Не друзьям. Поэтому Маргарита улыбалась, шутила, флиртовала, тогда как сердце ныло, а разум иногда немел от тяжести тревог. Конечно, друзья поддерживали ее: великолепная маленькая компания героев, входивших в Лигу Алого Первоцвета: сэр Эндрю Фоукс и его хорошенькая жена, лорд Энтони Дьюгерст со своей леди, в чьих огромных черных глазах все еще плескались отголоски трагедии, омрачившей первый месяц ее счастливой супружеской жизни; милорд Гастингс и сэр Ивен Круш, молодой сквайр Холт и другие.
Что же касается принца Уэльского, умные люди считали, что его королевское высочество догадывается о том, кто скрывается под маской Алого Первоцвета. Во всяком случае, совершенно точно известно, что его такт и осмотрительность не однажды спасали в ситуациях, которые могли бы оказаться весьма неприятными для Маргариты.
Но во всех этих друзьях, в их разговорах, счастливом смехе, веселье и неизменном мужестве Маргарита черпала столь необходимое утешение. У нее было столько общего с леди Фоукс и леди Энтони Дьюгерст. Она всегда могла поговорить с теми членами Лиги, которые оказывались в Англии, всегда могла выслушать различные детали очередного опасного приключения, которое пришлось пережить ее любимому и остальным.
С ней также всегда были воспоминания о коротких днях в Дувре или Ричмонде, когда ее любящее сердце знало ослепительное счастье, какое дается лишь избранным и является следствием идеальной любви, чистого альтруизма, полного понимания и безграничного сочувствия. Ее тоскующая душа питалась этими воспоминаниями, и только поэтому она находила силы выносить разлуку, тревоги и тоску.
О мадам де Фонтене — под таким именем Маргарита ее знала — она почти не думала. И понятия не имела, уехала ли та в Лондон и нашла ли мужа. Это ей было ни к чему. Непонятная антипатия, которую она почувствовала в первую ночь своего знакомства с прелестной испанкой, все еще заставляла ее держаться от нее подальше. Сэр Перси, верный своему слову, не выдал истинного имени Терезы Кабаррюс, но в своей привычной беспечной манере обронил несколько слов предостережения, еще более усиливших подозрения Маргариты и укрепивших решение по возможности избегать мадам де Фонтене. И поскольку последняя не нуждалась в денежной или другой материальной помощи, у Маргариты не было причин возобновлять знакомство. Впрочем, со стороны Терезы тоже не было подобных поползновений.
Но как-то на прогулке в Ричмонд-парке Маргарита лицом к лицу столкнулась с Терезой. Прекрасный июльский день клонился к концу и выдался относительно счастливым для Маргариты, потому что сегодня из Франции приехал курьер с письмом от мужа, в котором заверялось, что он жив и здоров, и содержался намек на возможность повторения их счастливой встречи в Дувре.
Получив такое послание, Маргарита почувствовала себя не в силах выполнять свои светские обязанности в Лондоне. Да, собственно говоря, ничего особенно важного не требовало там ее присутствия. Его королевское высочество был в Брайтоне, опера и раут у леди Порталес могли обойтись без нее. Вечер обещал быть невыразимо прекрасным, тем более что редко приходилось наблюдать столь великолепный закат, а в воздухе разливался сладостный аромат цветов.
После ужина Маргарита поддалась искушению прогуляться одной. Набросила на голову шаль и вышла на террасу. Бархатные газоны, тенистые тропинки и бордюры из цветущих роз простирались насколько хватало глаз. За ними возвышалась каменная, увитая плющом стена, в которую были врезаны ворота кованого железа, ведущие прямо в парк.
Вечерние тени уже протянулись по земле, и сад был окутан тонкой вуалью таинственной меланхолии, верного спутника идеальной красоты. В высоких вязах высвистывал свою вечернюю песню черный дрозд. Ночь была полна сладостных ароматов роз, гелиотропа, липы, резеды и особенно душистого табака, росшего прямо под террасой. В такой вечер приятно прогуляться в парке, подальше от равнодушного, грубого, жестокого мира, остаться наедине с природой, всегда готовой утешить и ободрить.
