Роберт Лоу - Белый ворон Одина
И вот теперь этот юный князь, правитель Новгорода, стоял посреди приемного зала и взирал на двух пленников, доставленных из подземной темницы. Рядом с Владимиром застыли два его верных советника, два каменных столпа княжеской власти: справа высился его дядя по имени Добрыня, а слева стоял Сигурд, воевода Владимировой дружины.
Второй из этой пары был весьма примечательной личностью, недаром же в народе его прозвали Меченым Топором. Прозвище свое он получил оттого, что в давней схватке недостаточно быстро уклонился от вражеского топора и лишился носа. Теперь Сигурд вынужден был ходить с серебряным носом, который крепился к голове шелковым шнуром. Шнурок этот почти терялся в длинной, тронутой сединой гриве волос. А поскольку воевода к тому же носил густую бороду, то на лице его только и можно было разглядеть, что удивительный серебряный нос.
Однако обсуждать сию диковину никак не полагалось — если, конечно, вы не желали лишиться собственного носа, а с ним вместе и всей головы. Дело в том, что в наших северных краях издавна так повелось, что отсечением носа карали попавшихся на воровстве. Стоит ли говорить, что подобная позорная метка была невыносима для такого высокопоставленного и самолюбивого человека, каковым слыл Сигурд.
Сколь ни колоритно выглядели спутники Владимира, но я во все глаза смотрел на самого князя. Потому что, несмотря на свой юный возраст, именно этот мальчик в синих штанах и белой полотняной рубахе был здесь главным. Он стоял с непокрытой головой, и я обратил внимание на необычную прическу Владимира. Подобно своему отцу Святославу, он гладко брил голову, лишь на висках свисали две пряди, на хазарский лад заплетенные в косы.
— Говорят, мы с тобой уже встречались прежде, — сказал мальчик, хмуря брови.
Голос у него был высокий и чистый, как и полагается двенадцатилетнему отроку. Но меня этот голос поверг в трепет. Еще бы не встречались! Шесть лет назад, когда все Обетное Братство во главе с Эйнаром Черным вступило в войско Святослава, нам довелось участвовать в осаде хазарского города Саркела. Владимир, в ту пору совсем еще юнец, шестилетний мальчишка, сопровождал брата в походе. Помнится, он появился на поле боя и остановился посмотреть на нас.
Обо всем этом я напомнил князю, и тот согласно кивнул головой.
— Я помню Эйнара, — молвил он. — Мне рассказывали, как он предал моего брата Ярополка и бежал в степь — якобы в поисках какого-то клада. Сказывали, он там же и помер?
— Совершенно верно, княже, — ответил я, чувствуя, как холодная струйка пота сползает по моей спине. — С тех пор прошло немало времени… Годы текут, подобно водам великого Днепра.
Владимир помолчал — казалось, будто он тщательно обдумывает свои слова, — а затем обронил:
— Нечасто приходится слышать смех из недр моей темницы.
Прозвучало это куда как значительно. И вообще, надо отдать должное Владимиру — для двенадцатилетнего мальчика он отлично справлялся с ролью князя.
— Твоя правда, княже, — согласился я, еще больше потея.
Мысль моя лихорадочно билась в поисках нужных слов. А что вы хотите? Ведь от того, что я сейчас скажу, зависели наши жизни…
— Но, с другой стороны, — нашелся я, — не так уж часто услышишь историю, достойную смеха.
— Это была моя история, — неожиданно вмешался Олав (и я в душе проклял маленького крысеныша). — Не хочешь ли ее услышать, князь?
Я в ужасе закрыл глаза. Что касается Владимира, то от неожиданности он растерялся и даже шагнул назад. Мальчику хотелось по привычке обратиться за советом к дядьке Добрыне, но… Княжеская гордость не позволила ему обнаружить свое замешательство. Это да еще, пожалуй, обычное мальчишеское любопытство заставили его скомандовать:
— Говори, юный нурман.
И Олав завел свою сказочку:
— Жил-был один добрый славянин из великого города Новгорода…
Да что же он творит, этот мелкий поганец! От страха кишки мои скрутились тугим узлом, горло вмиг пересохло — так, что я едва не подавился собственным языком.
А Олав тем временем продолжал:
— Назовем его Владимиром…
И дальше пошло-покатило. Он пересказывал свою историю, только теперь вместо священника Мартина в ней появился добрый дядюшка по имени Добрыня. Я слушал, ощущая за своей спиной волчье дыхание валькирий. С каждой минутой, с каждым произнесенным словом дыхание это становилось все ближе и горячее.
Короче, я совсем уж было распростился с жизнью… Но тут взглянул на остальных слушателей, и в моей душе затеплился слабый лучик надежды. Владимир слушал, явно довольный, пряча за ладошкой мальчишескую улыбку. Да и в Добрыниной седой бороде мелькало нечто, весьма похожее на улыбку. Неужели у нас появилась надежда? Я вознес горячую молитву Одину. Затем я посмотрел в сторону Сигурда, и сердце мое ухнуло в пятки… гораздо глубже той подземной темницы, где мы сидели. Сигурд хмурился, брови над серебряным носом сошлись в одну сплошную линию.
— Как тебя зовут, малец? — спросил он таким резким тоном, что Владимир с Добрыней удивленно оглянулись.
— Олав, господин.
— А как звали твоего отца?
Я закрыл глаза. Вот и все. Олав ни за что не назовет имени отца. Я знал это и больше ни на что не надеялся. В покоях повисла зловещая тишина.
— Его имя не Трюггви ли? — все тем же напряженным голосом спросил Сигурд, и я с удивлением увидел, как отпрянул Олав.
— А твою мать звали Астрид? — спросил Сигурд уже помягче, но мальчик снова дернулся, словно загарпуненный кит.
И тут мне разом открылась истина — точно снежный пласт на голову рухнул. Ну, конечно же, Сигурд и есть тот самый новгородский дядя, к которому пробирались Олав с матерью!
— Ты знаком с этим мальчиком, Сигурд Меченый? — спросил Добрыня.
Воевода с улыбкой кивнул. О, эта долгожданная улыбка… Нельзя сказать, чтоб она сильно скрасила лицо с серебряным носом. Но мне стало так хорошо, что я готов был расцеловать весь белый свет.
— Полагаю, он мой пропавший племянник, — сказал Сигурд. — После смерти его отца родственники опасались за жизнь мальчика, а потому отослали его ко мне. Но по дороге какие-то разбойники напали на них и захватили в плен — и Олава, и его мать, и фостри… Это произошло шесть лет назад, и с тех пор я не имел о них никаких известий.
— Это мы освободили мальчика, — поспешил я вмешаться. — А захватил его Клеркон, тот самый человек, которого убил маленький Олав. Он ужасно обращался с ребенком — бил его, мучил, посадил на цепь. Кроме того, он жестоко убил мать мальчика…
Вот теперь-то мне открылась вся история. Все, как я и предчувствовал… В последнем усилии я потянул за перепачканное кольцо и вытащил из земли великолепный блестящий меч!
