Пантелеймон Кулиш - Чёрная рада
— Отдохни немного, Остап! Видишь, как запыхался! А я тебе спою другую песню, когда эта не по душе.
И, подтанцовывая на бегу, и плеща в ладоши, она начала петь:
Коли б мені або так, або сяк,Коли б мені запорозький казак;То б він мене туды-сюды повернув,То б він мене до серденька пригорнув!
Остап начал было уже ослабевать, но эта песня вдохнула в него новые силы.
— Э! Так вон еще что! Уже ж теперь ты не уйдешь от меня! То-то я вижу, что запорожцы что-то слишком часто просят тебя вынесть воды напиться! А у них не вода на уме.
И пошла опять беготня вокруг Шрама.
— Сгиньте вы к нечистому! вскрикнул Шрам. Дайте мне проехать!
— Где ж мне, пан-отче, деться? сказала женщина. Он меня убьет, если поймает! Вы не знаете его: хоть дурень, а зол, как собака!
Шрам обратился к кузнецу:
— Стыдно тебе с седою чуприною так дурачиться! Оставь ее; после расправишься! Дай мне проехать.
Кузнец тогда только рассмотрел перед собой священника. Для степенного украинца великий стыд забыться в присутствии такой особы, и потому, поклонясь Шраму, он побрел с смущенным видом в хату; только в дверях еще погрозил жене нагайкою. Но та, видно, часто разыгрывала с ним подобные сцены. Она смеясь показала ему кукиш.
— Дома пан есаул полковый? спросил у неё Шрам.
— Да, дома, пан-отче! Там все с запорожцами бенкетуют.
— Как! Гвинтовка с запорожцами?
— А почему ж? Разве вы не знаете, что теперь запорожцы первые в свете люди? Говорят, царь подарил им всю гетманщину.
— Чтоб ты за такие речи окаменела, как Лотова жена! вскрикнул в досаде Шрам, и пустил коня рысью.
— Соль тебе на язык! Печина [87] тебе в зубы! сказала потихоньку глупая баба. Видно, была немножко под хмельком.
Подъезжая уже к хуторским постройкам, Шрам заметил в стороне, между деревьями, старика высокого росту с длинною белою бородою, одетого в свитку, подобную монашеской рясе. Это был Божий Человек. Шрам тотчас своротил с дороги и подъехал к нему. Старик не обратил никакого внимания на топот коня, и продолжал идти узкой тропинкою, напевая в пол-голоса псалом:
— Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный, яко умалишася истины от сынов человеческих; суетная глагола кийждо ко искреннему своему: устне льстивыя в сердце, и в сердце глаголаша злая...
— Оттак диду! сказал Шрам: не хотел ехать со мною, да прежде меня здесь очутился!
— А, это Шрам со мною говорит! сказал спокойно Божий Человек.
— Какими судьбами ты очутился в этих местах? спросил его Шрам. — Ты ж не сюда держал дорогу?
— Мне по всему свету одна дорога. Попали меня в свои руки в Киеве запорожцы-прощальники, сыплют сребро-золото, не отпускают от себя ни на минуту, а потом и на сю сторону Днепра перетянули.
— На что же им тебя нужно?
— Да вот оставили на моих руках своего товарища. Заболел у них один куренной атаман. «Излечи нам, батько, этого казака, так мы тебе поможем вызволить из неволи не одного невольника.» Вот я и нянчусь с ним, как с ребенком: то играю ему на бандуре, то переменяю перевязку. Здобувся добре сиромаха! Тот самый, что схватился с твоим Петром.
— И тебе отогревать такую змею, Божий Человече! сказал Шрам.
— Для меня все вы равны, отвечал кобзарь. — Я в ваши драки не мешаюсь.
— Иродова душа! продолжал Шрам. — Чуть не спровадил на тот свет последнего моего сына!
— Ба! А где бишь теперь твой Петро?
— Тут со мною; бедный до сих пор еще не совсем оправился.
— Так это вы к Гвинтовке в гости!
— Кто к Гвинтовке, а я поеду прямо в Нежин к Васюте.
— Не застанешь ты Васюты в Нежине. Поехал, говорят, в Батурин на раду.
— На какую раду?
— Кто ж его знает, на какую? Верно, все о гетманстве хлопочет; так созвал еще в Батурине раду.
— Так и Гвинтовка там?
— Нет, видно, ему не нужно Гвинтовки для этого дела; а то почему бы ему не созвать рады в своем столечном городе? Да цур ему! Что нам об этом толковать! Прощай, пан-отче, не задерживай меня.
С этим словом, Божий Человек повернулся и побрел своей дорогой, напевая по прежнему:
— Восхвалю имя Бога моего с песнию и возвеличу его во хвалении...
Шрам догнал свой поезд уже возле ворот пана Гвинтовки, — пана совсем другой руки, нежели Черевань. Это тотчас видно было по необыкновенной высоте его ворот (высокие ворота означали тогда, по обычаю польскому, шляхетство хозяина), а еще больше по архитектуре его дома, состроенного на польский образец, с двухярусными крышами и высокими рундуками. Посреди двора стоял столб, и в столбе вправлены были железные, медные и серебряные кольца для привязывания лошадей. Гость-простолюдин должен был привязывать к железному кольцу; кто немного повыше — к медному, а кто еще выше — к серебряному. Все это отзывалось спесью панов польских, и не укрылось не только от глаз Шрама, но даже и Череванихи.
— Не даром у моего брата жинка княгиня, сказала она: у него и все не по нашему.
— Да, сказал Шрам, казаки наши, тягаючись с ляхами лет десять, порядочно таки пропитались лядским духом; а кто еще взял за себя польку, то и совсем ополячился.
Тут услышали они звуки рогов, и сквозь другие ворота взъехал на двор сам пан Гвинтовка, в сопровождении своих казаков-охотников, которые, кроме собак, вели за собою еще несколько пар быков.
— Охота! сказал Шрам; все это польские выдумки. Когда водились у нашего брата казака своры собак?
— Да и этого никогда не водилось, сказала Череваниха, чтоб на полеваньи [88] ловили быков вместо дичины. — Привитай, брат, далеких и нежданных гостей! — закричала она к Гвинтовке своим звонким голосом.
— И жданных, и давно желанных, отвечал пан Гвинтовка, подъехавши к рыдвану. — Чолом, кохана сестро! чолом, любый зятю! Чолом, ясная панна-небого [89]!.. Э! Да кто ж это с вами в поповской рясе? Неужели это пан Шрам?
— А кому ж была б нужда, сказал Шрам, ездить сюда из Паволочи? Вот и мой сын со мною!
— Ну, уже такой радости я совсем не ожидал! воскликнул Гвинтовка. — Княгиня! княгиня! закричал он, обращаясь к окнам своего дома, — выходи на рундук, погляди, каких Господь послал нам гостей!
Высокая, благородной наружности женщина показалась в дверях на этот зов. Она была бледна, но прекрасна, хотя первая молодость её уже прошла. Её украинский костюм как-то не согласовался ни с чертами её лица, ни с её поступью и движениями, и кто бы посмотрел на неё внимательнее, тот легко узнал бы в ней иную породу и иное племя.
— Княгиня моя! Золото мое! Привитай же моих гостей щирым словом и ласкою. Вот моя сестра, вот зять и племянница, а вот высокоповажный пан Шрам. Его все знают на Украине и в Польше.
