Гвен Винн - Майн Рид
– Очень плохо. Но ничего не поделаешь! Отец Роже уже должен быть у нас, и мама теряет терпение.
Будь здесь светло, девушка увидела бы, как нахмурился Джек при упоминании о священнике. Но она этого не видит, а он не высказывает свои мысли. В глубине сердца он проклинает иезуита – часто делает это и вслух, но не сейчас. Он слишком деликатен, чтобы задевать ее религиозные чувства. Тем не менее он не может промолчать, потому что вопрос касается их обоих.
– Мэри, дорогая! – отвечает он серьезно. – Не хочу ничего сказать против отца Роже, так как он, похоже, друг твоей матери; или, точнее, ее любимец: я не верю, что он может быть другом кому-нибудь. Определенно не мне и не тебе; и я уверен, что когда-нибудь этот человек принесет нам несчастье.
– Но как это возможно, Джек?
– Как? Множеством способов! Во-первых, он плохо отзывается обо мне, рассказывает твоей матери неправду.
– Пусть говорит, сколько хочет. Неужели ты думаешь, что я ему поверю?
– Нет, не думаю, дорогая, не думаю.
Поцелуй подтверждает искренность его слов; и не только с его стороны, но с ее, потому что она не отводит губы, они встречаются на полпути.
На короткое время наступает тишина. При таком сладком разговоре сердец это вполне естественно.
Джек первым возобновляет разговор; и слова его навеяны поцелуем.
– Многие отдали бы жизнь за твой поцелуй, Мэри. Даже за ласковое слово или просто за улыбку. Я слышал, как так говорили несколько человек. Но один из них любимец твоей матери, и его поддерживает этот француз священник.
– Кто это?
Она догадывается, кто, даже знает; и вопрос задан только для того, чтобы иметь возможность отказаться.
– Мне не хочется называть его имя. Мне оно кажется оскорбительным. Сама мысль о том, что Дик Демпси…
– Можешь больше не говорить! – восклицает она, прерывая его. – Я знаю, что ты имеешь в виду. Но ты ведь не думаешь, что я могу представить себе его своим милым? Это меня бы оскорбило!
– Я надеялся на это и рад, что ты так говоришь. Тем не менее он мечтает о тебе, Мэри; не только как о милой, но и… – Он остановился в нерешительности.
– Что?
– Не могу произнести это слово. Так нельзя… нельзя, чтобы он так говорил о тебе.
– Ты хочешь сказать – женой? Тогда слушай! Я скорее умру, чем стану женой Ричарда Демпси, брошусь в реку и утону! Этот негодяй! Я его ненавижу!
– Я рад, что ты так говоришь, очень рад.
– Но почему, Джек? Ты ведь знаешь, что по-другому не может быть. Должен знать – после всего, что было между нами. Небо мой свидетель! Я люблю тебя и только тебя! И только ты назовешь меня своей женой. Если не ты – то никто!
– Боже тебя благослови! – восклицает он в ответ на эту выразительную речь. –Боже благослови тебя, дорогая! – И в порыве благодарности он привлекает ее к себе и целует.
С мыслями, погруженными в безумие любви, с душой, окруженной ею, они не слышат шуршание недавно опавших листьев; а если бы услышали, то решили, что это птица или зверек – сова пролетела, задевая крыльями за ветки; лиса обходит свою территорию в поисках добычи. Еще менее вероятно, что они заметили бы фигуру, пробирающуюся в зарослях, черную и зловещую, как тень.
Но она такова – фигура мужчины, с лицом как у демона, ибо это его имя они только что произнесли. Он слышал все, что они сказали; каждое слово увеличивало его пытку, каждая фраза все глубже погружала его в ад. И вот, потеряв всякую надежду, в муках ревности, он стоит, не зная, что предпринять. Стоит и дрожит, ибо в глубине души он трус. Он может броситься на них и убить обоих, изрубить на куски ножом, который сжимает в руке. Но он побаивается Джека Уингейта, который не раз преподавал ему урок.
Этот прошлый опыт теперь сослужил службу молодому лодочнику и по всей вероятности спас ему жизнь. Ибо в этот момент взошедшая луна бросила свой свет сквозь ветви; и подобно ночному хищнику, который боится света дня, Ричард Демпси прячет нож в ножны, ускользает и зарослей падуба и отходит.
Но идет он не к переправе Рага и не к своему дому. Хорошо было бы для Мэри Морган, если бы он пошел туда.
Увидев этот серебряный свет, девушка вспоминает, что ей нужно торопиться; ее возлюбленному тоже, и он не может ее задерживать. Прощальный поцелуй, сладкий, но болезненный, делает расставание еще более трудным; он повторяется снова и снова, и наконец они отрываются друг от друга; она, как нимфа или сильфида, скользит по лесной тропе, не подозревая, что ее поджидает сатир, не зная о его подлых намерениях. А он намерен отнять ее жизнь.
Глава двадцать первая
Запоздавшая посыльная
Отец Роже пришел в Аберганн; снял галоши и вместе со шляпой оставил в прихожей; и прошел в гостиную.
В камине ярко горят угли; хотя не холодно, воздух влажный и промозглый от недавно прошедшего дождя, который шел несколько часов. Священник пришел не от своего дома на переправе, а через луга снизу, по грязной тропе, заросшей травой. Поэтому и надел резиновые галоши. Худой и малокровный, он чувствителен к холоду.
И сейчас ощущая холод, он придвигает стул к огню и садится, поставив ноги на решетку.
Какое-то время он остается один. Фермер еще снаружи, присматривает за скотом и готовит хозяйство к ночи; миссис Морган, встретив гостя, извинилась и ушла на кухню – чтобы поставить на огонь сковороду с сосисками. Слышно уже, как они шипят, а их аромат разносится из кухни по всему дому.
Перед тем как сесть священник наливает себе стакан шерри; сделав один-два глотка, он ставит стакан на каминную доску на удобном расстоянии. Если бы на столе стоял бренди, он предпочел бы его; но на некоторое время
