Александр Дюма - Княгиня Монако
Я осмотрела решетку со всех сторон, но все было тщетно: к ней нельзя было подступиться и проход был надежно закрыт. Мне пришлось уйти ни с чем. Пюигийем уехал — я слышала конский топот во дворе; мне больше некого было бояться, и я решила продолжить поиски позднее. Матушка и г-жа де Баете, к которым я присоединилась, делились своими опасениями. Господин Дюпон внушал им страх. Его угрюмый взгляд и суровый вид казались им ужасными; они полагали, что попали в разбойничье логово, а окружавшие дам глупые служанки еще больше убеждали их в этом своими рассказами.
— Ах! Зачем только я отпустила Пюигийема! — воскликнула матушка. — Теперь нас некому защитить.
— А все наши лакеи, сударыня, разве вы не берете их в расчет? — спросила я.
— Лакеи! У нас их заберут.
— Ручаюсь, что нет. К тому же кузен сам вызвался поехать в город, и он был прав — в противном случае мы, возможно, застряли бы здесь на три дня.
— Господин граф заметил, что того статного молодого человека, который встретил нас первым, заперли на тройной засов, — промолвила любимая горничная матушки.
— Он сказал мне, когда садился в седло: «Наверное, для того, чтобы проучить этого смазливого щеголя, изображающего из себя кавалера». Ну вот, я вас и спрашиваю: если такого красивого дворянина держат взаперти лишь за то, что он подал руку барышне, как же в таком случае обойдутся с нами?
Теперь я поняла, почему кузен покинул меня столь легко, хотя в доме оставался такой молодой человек, как Филипп, — вначале меня это весьма удивляло. Пюигийем все видел, пока мы обменивались любезностями с опекуном Филиппа и стояли в нижней гостиной. Возможно, он даже содействовал в этой расправе!
«Ах, притворщик, — подумала я, — стало быть, мне так ничего и не узнать».
Матушка и г-жа де Баете продолжали охать и стонать. Гувернантка отдала сушить свою полумаску, которая слегка перекосилась и стала похожа на раковину улитки. Внезапно дверь открылась, и у всех женщин одновременно вырвался вопль ужаса, но это всего лишь появился дворецкий в сопровождении двух старух: они принесли серебряное блюдо с яствами — вином, фруктами, вареньем и молоком — на случай если маршальша не пожелает дожидаться ужина, который готовили на кухне из забитой в большом количестве домашней птицы: г-н Дюпон считал своим долгом показать себя гостеприимным хозяином.
— Мой господин поручил мне узнать у госпожи маршальши, где она прикажет накрыть стол? — спросил матушку дворецкий.
— Там, где его обычно накрывают для вашего господина.
— Будет ли мой господин иметь честь отужинать с госпожой маршальшей?
— Не только он, но и все те, кого он изволит пригласить, будут для меня весьма желанны. Посланцы удалились столь же чинно, как и вошли.
— Ах, сударыня, — вскричала моя гувернантка, — что вы такое сказали? Он же приведет с собой свою шайку!
— Да нет, сударыня, — возразила горничная, — вы правильно поступили! Если бы вы ели в одиночестве, этот человек, возможно, отравил бы вас. Я громко расхохоталась. Господи! До чего же они были забавными!
— Матушка, — сказала я, — не стоит так пугаться. Этот господин Дюпон — вполне приличный человек; что касается его дома, довольно запущенного, следует это признать, то я собираюсь обследовать его от подвала до чердака и доложу вам обо всем; если здесь имеются западни и ловушки, мы, по крайней мере, будем это знать.
— Дочь моя!..
— Мадемуазель!..
— Я запрещаю вам это!..
Но я была уже далеко, захватив с собой самую юную из своих горничных, Блондо, которая никогда со мной не расставалась (между прочим, впоследствии я выдала ее замуж за одного жителя Монако, и она будет распоряжаться этими записками после моей смерти). Девушка была, подобно мне, веселой и отважной и, подобно мне, обожала подшучивать над трусихами.
— Давай сначала осмотрим мою комнату, Блондо, я в нее едва заглянула. Эта комната, как и прочие, была лишена обстановки и обивки; один из ее углов занимало нечто вроде кровати под балдахином, с дырявыми занавесками, некогда сшитыми из довольно красивой ткани. В огромном камине догорали остатки хвороста; окно смотрело в отвратительный сад, о котором я уже упоминала. Ветви смоковницы, посаженной напротив, дотягивались до окна и затеняли комнату, придавая ей еще более безрадостный вид.
— Ах, какое гадкое жилище, — сказала я. — И чем же господин Дюпон так прогневил Бога, что его сослали в эту дыру?
— Не стоило становиться разбойником ради такого убожества, — рассудительно отвечала Блондо. — Быть может, сокровища спрятаны в подвалах, пойдем посмотрим.
Мы и в самом деле спустились вниз и обследовали весь дом, за исключением галереи, отгороженной решеткой; мы побывали и в часовне, и в столовых — дом напоминал огромную пустыню, унылое жилище отшельника. Только в кухнях еще теплилась жизнь: мы насчитали там трех поварят, чрезвычайно удивленных нашим появлением.
Осмотрев весь дом, мы вернулись к матушке, чей страх уже граничил с безумием: она почти не надеялась меня увидеть и умоляла горничных отправиться на поиски и, если еще не поздно, найти меня. Дрожа, она спросила, видела ли я что-нибудь ужасное, а затем заявила, что не собирается ложиться спать и нам всем следует провести ночь в молитвах.
— Сударыня, — сказала я, — уверяю вас, что, не считая крыс, в этом жалком домишке нет ни единой живой души. Уверяю вас также, что вам не грозят здесь никакие опасности и никто не собирается причинять вам какой-нибудь вред. Ваши лакеи с большим удовольствием едят в буфетной; даже тем, кто охраняет карету, отнесли ужин; о слугах всячески заботятся, и они чувствуют себя здесь свободнее, чем на постоялом дворе. Успокойтесь же, милая матушка; нам здесь будет очень уютно рядом с пауками, и мы прекрасно выспимся, если будет на то Божья воля.
— Я не лягу спать, даю слово! Вы такая сумасбродка, мадемуазель, вы столь легкомысленно ко всему относитесь и еще хотите, чтобы мы доверяли вашим сведениям? Стоит лишь мне представить, что этот отвратительный человек будет сидеть за столом напротив, как у меня уже бегут по коже мурашки, и я не знаю, как мне удастся выйти из этого положения.
Госпожа де Баете перебирала четки в углу; в трудные минуты она всегда на всякий случай твердила молитвы Богородице, подобно тому как коза грызет свою веревку. В разгар всех этих разговоров нас известили о том, что ужин подан, и наш хозяин лично явился за матушкой. Эта сцена заслуживает того, чтобы ее описали. Супруга маршала едва решилась опереться на протянутую ей руку, словно хозяин дома был болен чумой или жабой. И все же, спускаясь по лестнице, матушка отважилась спросить:
