Вальтер Скотт - Уэверли, или шестьдесят лет назад

— Но чем может кончиться дело, если его поймают на месте преступления?

— Конечно, он умрет за закон, как умирали и другие не хуже его.

— Умрет за закон?

— Ну да, из-за закона или по закону; вздернут его на добрую виселицу в Крифе, где умер его отец, где умер его дед и где ему, надеюсь, тоже доведется умереть, если только его раньше не застрелят или не зарубят во время набега.

— И вы надеетесь на такую смерть для вашего друга, Эван?

— Ну конечно. А что, вы хотели бы, чтобы я желал ему околеть на охапке мокрой соломы в этой его пещере, как какой-нибудь паршивой собаке?

— Но что тогда будет с Алисой?

— Уж если такое случится, она больше не нужна будет своему отцу, и я не вижу, почему бы мне тогда на ней не жениться.

— Молодец! — воскликнул Эдуард. — Но пока что, Эван, я хотел бы знать, что ваш тесть (то есть будущий тесть, если ему посчастливится быть повешенным) сделал с бароновыми коровами?

— О, — ответил Эван, — они уже плелись перед вашим слугой и Алланом Кеннеди нынче утром, прежде чем солнце успело выглянуть из-за Бен-Лоэрса, а теперь они, вероятно, уже миновали Бэлли-Бруфский проход и идут себе к тулли-веоланским загонам, все, кроме двух, которых, по несчастью, прирезали до того, как я добрался до Уаймх ан Ри.

— А куда мы плывем, Эван, осмелюсь спросить?

— А куда нам ехать, как не в собственный дом нашего Лэрда Гленнакуойха? Неужто вы думаете побывать на его землях и не зайти к нему? Это может стоить жизни.

— А далеко нам до Гленнакуойха?

— Да какие-нибудь пять миль. И Вих Иан Вор выйдет нас встречать.

Примерно через полчаса они добрались до верхнего края озера. Высадив Уэверли, оба горца отвели лодку в небольшую бухточку и совершенно укрыли ее среди тростников и касатиков. Весла они спрятали в другом месте, очевидно, предназначая и то и другое для Доналда Бин Лина, когда какое-нибудь дело заведет его в это место.

Путники шли некоторое время прелестной долиной, по которой пробивался к озеру ручеек. Они не прошли и нескольких минут, как Уэверли снова принялся расспрашивать о хозяине пещеры:

— И что, он так всегда и живет в этом подземелье?

— Как бы не так! Никто на свете не скажет, где он иной раз скрывается. Во всем краю нет такого укромного уголка, дыры или щели, которую бы он не знал как свои пять пальцев.

— А кроме вашего господина, кто-нибудь еще дает ему приют?

— Моего господина? Мой господин на небесах, — высокомерно ответил Эван, а затем, сразу же перейдя на свой обычный вежливый тон: — но вы имеете в виду вождя; нет, он Доналда у себя не укрывает и вообще не укрывает таких, как он; он только (тут Эван улыбнулся) позволяет им пользоваться лесом и водой.

— Не очень-то большое благодеяние. Этого добра здесь вдоволь.

— Э, да вы не смекнули, о чем идет речь. Когда я говорю: «лесом и водой», я разумею: «сушей и озерами». И, сдается мне, круто бы пришлось Доналду, если бы лэрд явился за ним с шестью десятками людей и обшарил бы вон тот Кэйлихэтский лес, а еще сорок других во главе со мной или другим каким молодцом двинулись на лодках к его пещере.

— Ну, а если бы сильный отряд вышел за ним с Равнины, неужели ваш начальник не защитил бы его?

— И пальцем о палец не ударил бы для него, если бы они пришли по закону.

— А что ж тогда осталось бы делать Доналду?

— Ему пришлось бы утекать и, возможно, перебраться через горы в Леттер Скривн.

— Ну, а если бы и там стали за ним охотиться?

— Ручаюсь, он отправился бы к двоюродному брату в Раннох.

— А что, если бы добрались и до Ранноха?

— Это, — ответил Эван, — уж совсем невероятно. И, сказать вам правду, ни один житель Нижней Шотландии не проберется дальше ружейного выстрела от Бэлли-Бруфа, если его не будут поддерживать сидиер дху.

— Что это за люди?

— Сидиер дху? Это черные солдаты. Их набрали в свое время и разбили на отряды, чтобы в горах был закон и порядок. Вих Иан Вор командовал одним из таких отрядов в течение пяти лет, а я там тоже служил сержантом. Их зовут сидиер дху потому, что они носят темные тартаны, а ваших людей — людей короля Георга — сидиер рой, или красными солдатами.

— Но ведь если вы были на жалованье у короля Георга, Эван, вы же были его солдатами?

— Верно. Но об этом вы лучше спросите Вих Иан Вора; мы за его короля — вот и все, а какой это там король, нам дела мало. Но сейчас никто не может сказать, что мы люди короля Георга: мы целый год не видели его жалованья.

Против последнего довода нечего было возразить, и Эдуард не стал пытаться. Он предпочел снова завести разговор о Доналде Бин Лине.

— Скажите, Доналд ограничивается скотом или подымает, как вы выражаетесь, и что-нибудь другое, что ему попадается под руку?

— По правде говоря, он не очень разборчив. Забирает все, но больше любит скот, коней или живых христиан. С овцами ему мука, больно медленно идут, а домашний скарб тяжело тащить, и не так-то его легко сбыть в наших краях.

— А разве он уводит мужчин и женщин?

— Еще бы! Разве вы не слышали, что он рассказывал о пертском судье? Этому молодцу пришлось выложить пятьсот марок за то, чтобы снова попасть на юг от Бэлли-Бруфа. А раз Доналд выкинул здоровую штуку. В Мирнской лощине должны были сыграть веселую свадьбу леди Крэмфизер (она была вдовой прежнего лэрда и не так молода, как прежде) и молодого Гиллиуокита, который, как настоящий джентльмен, просадил свое родовое имение на петушиных драках, боях быков, конских скачках и тому подобном. Ну, Доналд Бин Лин, сообразив, что на жениха есть спрос, и желая поживиться денежками, ловко похитил Гиллиуокита, когда тот возвращался домой, подремывая на своей лошади (он, очевидно, хватил лишнего), и с помощью своих слуг увлек его с быстротой молнии в лес, так что, когда жених проснулся, он увидел себя в Королевской пещере. И здорово же пришлось похлопотать, чтобы его выкупить! Доналд не скинул и фартинга note 213 с тысячи фунтов.

— Вот черт!

— Шотландских фунтов, не бойтесь. А невесте нипочем не наскрести бы этих денег, заложи она даже все свои тряпки; и она пошла жаловаться к коменданту Стерлингского замка и к майору Черной стражи, и комендант сказал, что это слишком далеко на север, а майор — что он своих людей распустил по домам на уборку хлеба и до конца работ отзывать их не будет, что бы там со всеми Крэмфизерами на свете ни стряслось, не говоря уже о Мирнсе, потому что от этого краю может быть ущерб. А тем временем Гиллиуокит возьми да и заболей оспой. И не нашлось ни одного доктора ни в Перте, ни в Стерлинге, который согласился бы полечить беднягу; и я их понимаю: дело в том, что Доналда когда-то чуть не уморил какой-то парижский доктор, и он поклялся, что утопит в озере первого, который ему попадется под руку по сю сторону Бэлли-Бруфа. Однако несколько старух, которые оказались под рукой у Доналда, так хорошо выходили Гиллиуокита, что он на вольном воздухе да на молочной сыворотке поправился в пещере лучше, чем если бы лежал на кровати под занавесками и в какой-нибудь комнате со стеклянными окнами и его поили красным вином и кормили белым мясом. А Доналду так все это опротивело, что, как только жених поправился и окреп, он отправил его домой без выкупа и заявил, что удовольствуется всем, что бы ему ни послали, за все неприятности и хлопоты, которых Гиллиуокит доставил ему прямо в немыслимой степени. Сейчас я вам точно не скажу, как они договорились, но они осталась так довольны друг другом, что Доналда даже пригласили на свадьбу, и он танцевал там в своих клетчатых гайлэндских штанах, и говорят, что никогда столько серебра не звенело в его кошельке ни раньше, ни после. И в довершение всего Гиллиуокит заявил, что, какие бы сильные улики ни были против Доналда, если ему посчастливится быть присяжным у него на суде, он никогда не признает его виновным, если только Доналд не провинится в злонамеренном поджоге или предательском убийстве.