Белая перчатка - Майн Рид
Глава XXIII
ПОСЛАНЕЦ ДЖОНА
Королевская грамота, адресованная Скэрти, по-видимому, не содержала в себе ничего неожиданного для Генри Голтспера. По выражению его лица можно было видеть, что первая часть послания была уже ему известна, а остальное он, вероятно, мог предполагать. Во всяком случае, Грегори Гарт, глядя на него, мог убедиться, что он не прогневал своего бывшего хозяина, отобрав у гонца его депешу.
Голтспер все еще был поглощен чтением, когда вошел молодой индеец; он постоял несколько секунд, словно выжидая, не понадобится ли он для какого-нибудь особого поручения, потом подошел к столу и взял лампу. Заправив ее у печки, он так же безмолвно удалился. Гарт, разинув рот, проводил его взглядом, полным безграничного изумления; казалось, он спрашивал себя, где, в каком уголке земного шара появился на свет этот безъязыкий чужеземец.
Прочитав грамоту, Голтспер сложил ее и бережно спрятал на груди под камзолом. Затем, повернувшись к бывшему бандиту, он показал ему на полку, где стояла еда, и, выйдя из кухни, направился в библиотеку, куда только что вошел Ориоли с лампой.
Это была большая комната, обставленная очень просто, чтобы не сказать скудно. Посредине стоял большой дубовый стол, вокруг него несколько дубовых стульев. Стены были увешаны картинами, но они были покрыты таким толстым слоем пыли, что их почти невозможно было разглядеть. Вдоль стен стояли книжные шкафы, тесно заставленные большими старинными книгами, также посеревшими от пыли, которую, видно, давно не стирали. На столе, на стульях, на полу — всюду были разбросаны оружие, седла, походные сумки и разные другие предметы, бывшие, по-видимому, недавно в употреблении. По всему видно было, что человек, живущий в этом доме, считает его лишь временным приютом.
Когда Голтспер вошел в библиотеку, там уже никого не было. Индеец, поставив лампу на стол, уже успел выйти.
— Так, так! — пробормотал Голтспер, усаживаясь за стол и еще раз просматривая грамоту. — Скэрти послан вербовать солдат. А с какой целью? Неужели опять готовится поход против шотландцев? Я думал, что его величество сыт этим неприятелем по горло! Быть может, ему скоро придется заняться другим, поближе к дому. Возможно, он уже кое-что подозревает, и — как знать? — может быть, этим объясняются его распоряжения капитану кирасиров. Что ж, пусть Скэрти попробует выполнить их, если сумеет. Ну, а что касается набора солдат, тут, мне кажется, я его опередил. Вряд ли ему удастся пополнить свой отряд в этих краях, если только можно положиться на обещания крестьян. Преследования Гемпдена и его популярность среди народа привлекли Бэкингемское графство на сторону доброго дела; за фермеров можно ручаться, а крестьян мне удалось завоевать и направить их на истинный путь. Дворяне один за другим — переходят к нам. А сегодняшний день заставил наконец решиться и сэра Мармадьюка Уэда; теперь он уже будет не простым зрителем, а деятельным участником — заговорщиком, если это звучит сильнее. Ах, сэр Мармадьюк, отныне я буду любить вас почти так же, как люблю вашу дочь! Но нет, нет, нет! Эта любовь вне всяких сравнений. Ради нее я пожертвовал бы всем на свете — даже делом!
Никто меня не слышит: я говорю со своим сердцем. К чему обманывать его? Я могу скрыть свою любовь от людей, но не от самого себя — и не от нее. Она должна была догадаться о ней! Прочесть ее в моих глазах, в моем поведении. А ведь нет часа — да нет, ни единой минуты, когда бы я не думал о ней! Даже во сне я вижу ее перед собой так живо, как если бы она сама сошла ко мне — этот прелестный образ золотоволосой грации, увенчанной алыми розами!
Неужели я ослеплен? Неужели это простая случайность и все наши счастливые встречи были вовсе непреднамеренны или разве только с моей стороны? А последняя, самая дорогая из всех, — когда она уронила эту белоснежную перчатку, которую я с тех пор с гордостью ношу на шляпе? О вы, духи, властвующие над судьбами любви, скажите мне, что я не жертва пустого самообмана! Я видел ее, говорил с нею, но я не решился спросить ее. Как я ни жаждал узнать правду, я не осмелился задать ей вопрос. Я страшился ответа, как человек, строящий воздушные замки, боится бури, которая может сокрушить их в один миг. О Боже! Если меня ждет крушение, если рушится эта последняя любовь в моей жизни, — я погибну среди развалин! Но ведь она не могла не увидеть своей перчатки на моей шляпе! Не могла не узнать ее! Она должна была догадаться, почему я ношу на шляпе этот сувенир. Но если с ее стороны не было никакого умысла, если она действительно потеряла свою перчатку — тогда я погиб! Она должна считать меня дерзким, самонадеянным обманщиком, который внушает ей чувство презрения и гнева. Даже Скэрти, несмотря на свое поражение, будет в ее глазах достойнее, чем я!
Нет, это просто безумие — мечтать о ней! И еще большее безумие надеяться, что она замечает меня! И желать этого — более чем преступно. Если бы она даже полюбила меня, чем это может кончиться? Лишь ее гибелью! Боже сохрани меня от такого преступления! Небо свидетель, я старался избежать этого, я пытался заставить себя не любить ее, я даже желал иногда, чтобы она не любила меня. Так было сначала. Но, увы, недолго я мог противиться этому сладкому очарованию! Мое сердце уже не принадлежало мне, и весь я душой и телом отдался поработившему меня чувству. Жизнь моя кончена, и не все ли мне равно, какой меня постигнет конец: будет ли это позорная виселица или почетная могила!
Я должен непременно поговорить с сэром Мармадьюком. Ведь теперь даже простое письмо может не дойти до него. И все это из-за чудовищного приказа всемилостивейшего монарха! — воскликнул Голтспер, презрительно подчеркивая последние два слова. — Поистине, со стороны короля это не только чудовищно, но и в высшей степени безрассудно. Это, несомненно, пойдет на пользу нашему делу, и будь это кто-нибудь другой, а не сэр Мармадьюк, я бы только радовался. Но подумать только, Ричард Скэрти, низкий царедворец, всем известный распутник, — под одной кровлей с Марион Уэд, в одном доме с ней, за одним столом! День и ночь рядом с ней этот негодяй, обладающий столь опасной силой, ибо он представляет собою власть! О Боже!
Эти мучительные мысли
