Александр Дюма - Две Дианы

Перро вздрогнул, ибо узнал только что пришедшего по полутемному коридору дофина, ныне – нашего короля. Позади него вырисовывалось глумливое и жестокое лицо господина де Монморанси.

– Ax! – вскричала госпожа Диана и, заломив руки, упала в кресло. – Вот чего я боялась!

– А! – вырвалось у графа.

Но через мгновение Перро услышал его почти спокойный голос:

– Монсеньор дофин, одно только слово… бога ради! Скажите мне, что вы сюда явились не потому, что любите госпожу Диану де Пуатье и что она любит вас?

– Господин де Монтгомери, – ответил дофин, еще не остывший от гнева, – одно только слово… порядка ради: скажите мне, что вы здесь находитесь не по той же причине.

Ясно было, что здесь уже противостояли друг другу не наследник престола и простой дворянин, а двое мужчин, два раздраженных и ревнивых соперника, два страдающих сердца.

– Госпожа Диана отдала мне руку и сердце! Это всем известно, и вам в том числе! – заявил граф, нарочито опуская титул.

– Обещания – это ветер! Их можно забыть! – воскликнул дофин. – У моей любви права не столь стары, как у вашей, но не менее основательны. Я намерен отстаивать их.

– Безрассудный! Он говорит о правах! – закричал граф, ослепленный ревностью и яростью. – Так вы осмеливаетесь утверждать, что эта женщина ваша?

– Я утверждаю, что она, во всяком случае, не ваша! – возразил Генрих. – Я утверждаю, что нахожусь в этом доме с разрешения хозяйки дома, чего, кажется, вы не можете сказать о себе, а потому и жду, когда вы уйдете, сударь.

– Если вам так не терпится, что ж, выйдем вместе…

– Вызов? – крикнул тогда, став между ними, Монморанси. – Вы осмелились, сударь, бросить вызов дофину Франции?

– Здесь нет дофина Франции, – отчеканил граф. – Здесь есть человек, притязающий на любовь женщины, которую я люблю, вот и все!

Он, очевидно, шагнул в сторону Генриха, потому что Перро вдруг услышал, как Диана закричала:

– Он хочет оскорбить принца! Он хочет убить принца! На помощь!

И она, по-видимому, в замешательстве выскочила из комнаты, хотя господин де Монморанси и просил ее успокоиться, говоря, что у них две шпаги против одной и надежный эскорт на нижней лестничной площадке. Перро заметил, как она, вся в слезах, помчалась по коридору к себе, призывая на помощь своих служанок и людей дофина.

Но ее бегство отнюдь не охладило пыла противников, и граф тут же подхватил вырвавшееся у Монморанси слово «эскорт».

– Очевидно, – едко усмехнулся он, – монсеньор дофин считает возможным платить за оскорбление шпагами своих людей?

– Нет, сударь, – гордо ответил Генрих, – мне довольно будет одной моей шпаги, дабы покарать кого угодно за дерзость.

Они уже схватились за эфесы шпаг, когда в спор опять вмешался Монморанси.

– Простите, монсеньор, – сказал он, – но тот, кто, быть может, завтра взойдет на престол, не вправе рисковать своей жизнью сегодня. Вы, монсеньор, не только человек, вы – народ: дофин Франции может сражаться только за Францию.

– Но в таком случае, – воскликнул граф, – дофин Франции, обладающий всем, не имеет права отнимать у меня ту, которой одной я посвятил всю свою жизнь, ту, кто для меня дороже всего и всех, ибо ради нее я позабыл все на свете… да, да… ради этой женщины, которая, возможно, обманула меня. Но нет, она не обманула меня, этого не может быть, я слишком ее люблю! Монсеньор! Простите мне мою несдержанность, мое безумие и соблаговолите мне сказать, что вы не любите Диану. Не приходят же, в самом деле, к любимой женщине в сопровождении господина Монморанси и эскорта из восьми или десяти солдат!..

На это господин де Монморанси ответил:

– Несмотря на возражения монсеньора, я пожелал сегодня вечером сопровождать его с эскортом, так как меня тайно известили о готовящемся на него нападении. Я должен был, однако, расстаться с ним на пороге этого дома. Но ваши крики, долетавшие до нас, побудили меня пойти дальше и окончательно увериться в правдивости сообщения неизвестных друзей, столь своевременно меня предостерегших.

– О, я знаю, кто эти неизвестные друзья! – сказал граф, горько рассмеявшись. – Это, по-видимому, те же люди, которые и меня предупредили, что сегодня вечером здесь будет дофин. И они вполне преуспели в своем замысле, они и та, кто его им внушил. Ибо госпожа д’Этамп, видимо, хотела только одного: скандала, который бы осрамил госпожу де Пуатье. А господин дофин, не поколебавшись нанести ей любовный визит с целой армией, достойно посодействовал этой затее. Значит, вы уже до того докатились, Генрих Валуа, что совсем перестали щадить имя госпожи де Брезе?.. Вы открыто объявляете ее своею дамой сердца? Вы у меня украли ее и с нею вместе мое счастье и мою жизнь! Но, разрази меня гром, тогда и мне некого щадить! Если ты – наследник французского престола, Генрих Валуа, то это не ставит тебя вне рядов дворянства, и ты мне ответишь за свой бесчестный поступок… или ты подлый трус!

– Негодяй! – закричал дофин, выхватив шпагу и бросаясь на графа.

Но господин де Монморанси опять стал между ними:

– Монсеньор! Повторяю вам: в моем присутствии наследник трона не скрестит шпаги из-за бабьей юбки…

– С человеком более знатным, чем ты, придворный холуй! – перебил его в исступлении граф. – А впрочем, каждый дворянин равен королю. Монтгомери стоят Валуа. Они столько раз роднились с французскими и английскими принцами крови, что могут иметь право биться с ними. Монтгомери во втором и третьем колене носили французский королевский герб. Итак, монсеньор, у нас гербы так же схожи, как и шпаги. Ну же, будьте рыцарем! Но нет! Вы всего лишь робкий мальчик, вы охотно прячетесь за спину своего наставника.

– Пустите меня, Монморанси! – кричал дофин, вырываясь из рук коннетабля.

– Нет, сто чертей, – гремел тот, – я не дам вам драться с этим буйнопомешанным. Назад! Эй, ко мне! – крикнул он во весь голос.

А сверху доносились вопли Дианы, которая, наклонившись над перилами, тоже кричала не своим голосом:

– На помощь! Бегите! Бегите сюда! Не дайте ему убить принца!

Это предательство Далилы,[32] по-видимому, довело графа до умоисступления. Ведь и без того их было двое против одного.

Перро застыл от ужаса, услышав его слова:

– Так что же, Генрих Валуа? Чтобы получить от тебя и от твоего сводника удовлетворение, нужно нанести тебе оскорбление действием?

Перро показалось, что граф тогда шагнул вперед и поднял руку на дофина. У Генриха вырвался глухой рев. Но Монморанси, по-видимому, схватил графа за руку, потому что Перро расслышал возглас принца:

– Его перчатка задела мой лоб! Он теперь не может умереть иначе, как от моей руки, Монморанси!