Андреа Жапп - Полное затмение
С самого раннего утра он раз десять вспомнил о коротком послании, которое получил из Рима неделю назад. Послание было написано рукой камерленго Гонория Бенедетти и скреплено папской печатью.
Нам чрезвычайно важно удостовериться в безукоризненной чистоте суда нашего Господа Бога, вмешавшегося в дело Аньес де Суарси, ставшей графиней д’Отон. Нам представляется, что произошедший суд был непозволительным святотатством. Мы требуем, чтобы Вы не теряли бдительности и вели себя в высшей степени сурово с нечестивцем, который совершил такую профанацию в личных корыстных целях.
Другими словами, он должен обвинить Артюса д’Отона, даже если не будет уверен в его виновности, или, по крайней мере, затянуть процесс. Жак дю Пилэ раздраженно поджал губы. Ему казалось приемлемым одно-единственное решение. Во имя возвышенного божественного агнца он не толкнет на пыточное ложе невиновного. Но, чтобы удовлетворить епископа и камерленго, процедуру следует затянуть на многие месяцы, если не годы. На всю жизнь.
– Нотариус, извольте, прошу вас, предъявите нам вещь, которую мы отдали вам на хранение, чтобы ничто не могло помешать нашему расследованию.
Мэтр Готье Рише вскочил как ошпаренный и, мелко семеня, подбежал к инквизитору. Он вытащил из кармана судейской мантии кошелек, вытряхнул его содержимое на ладонь, внимательно посмотрел на него и заявил:
– Мы, Готье Рише, нотариус Алансона, удостоверяем, что именно эту вещь нам отдал на хранение сеньор инквизитор Жак дю Пилэ, чтобы предотвратить любую попытку подмены.
Он передал вещь инквизитору и вернулся на свое место забавной подпрыгивающей походкой.
Жак дю Пилэ подошел почти вплотную к Артюсу д’Отону, раскрыл ладонь и спросил:
– Мессир, узнаете ли вы этот предмет?
На какое-то мгновение Артюс оцепенел. Что это за кольцо с трехгранным радужным белым камнем? Когда он узнал кольцо, его охватила ярость вместе с глубокой печалью. Кольцо с опалом, обручившее его с мадемуазель Мадлен д’Омуа, скрепившее условный торговый союз, выгодную сделку, которую он заключил с ее отцом. Нежная, почти прозрачная Мадлен, которую покинуло желание жить, едва ей пришлось расстаться с родителями и оставить родной мануарий. Трагическая хрупкая птичка, о которой у него остались смутные воспоминания. Она отдалась смерти с полнейшим равнодушием. С точно таким же, с каким она встретила первый крик их сына Гозлена, умершего несколькими годами позже.
– Это кольцо, скрепившее мой первый брак с мадемуазель д’Омуа.
– Вы подтверждаете, что кольцо принадлежит вам? – Да.
Жак дю Пилэ выдержал паузу. Артюс расценил молчание как уловку, призванную произвести впечатление на доминиканцев. Но он ошибался. Пилэ ненавидел себя за то, что ему приходилось принимать участие в этом жалком фарсе. Однако он не мог отступить. Его горечь смягчало жалкое утешение. Мсье д’Отон мог напасть на сеньора инквизитора, полного решимости понравиться камерленго любой ценой, даже ценой жизни невиновного.
– Как вы можете прояснить нам эту тайну, монсеньор д’Отон? Из ваших слов явствует, что вы не знали, где живет Никола Флорен, никогда не переступали порога его дома.
– Это правда.
– Правда? Значит, это кольцо попало к нему по мановению волшебной палочки?
Печаль улетучилась, осталась лишь ярость.
– Что?! – почти закричал Артюс. – Вы выдумали, что нашли мое обручальное кольцо у сеньора инквизитора?
– Что вы себе позволяете! Я ничего не выдумываю! Я использую бесспорные доказательства, предоставленные мне следователями.
Возражение последовало незамедлительно:
– Как дворянин дворянину скажу вам, мсье: речь идет о мерзости, от которой вы должны покраснеть до корней волос!
Оскорбление уязвило сеньора инквизитора сильнее, чем пощечина. Жак дю Пилэ закрыл глаза и с трудом сглотнул слюну. От графа д’Отона исходила странная непоколебимая сила. Пилэ был уверен, что внешность графа обманчива. За куртуазными манерами, безукоризненной учтивостью скрывался человек пылкий, страстный, мужчина, для которого честь и данное слово были превыше любых сделок, любых компромиссов. Он взял себя в руки, подумав, что Артюс д’Отон никогда не узнает об усилиях, которые он предпринял, чтобы спасти графа от худшего.
– Кольцо было найдено недавно. Оно провалилось в щели между паркетинами, прямо перед камином, в том самом месте, где был убит сеньор инквизитор.
– И это произошло почти два года назад? Так почему же первые следователи не заметили кольцо? Разве с тех пор в доме никто не живет?
– Секретарь, что известно об этом доме?
Молодой секретарь стал перебирать документы, лежавшие на чернильном приборе.
– Э-э-э… Через три месяца после смерти нашего досточтимого сеньора инквизитора Флорена дом был продан солевару Жану Шовэ, который с тех пор там живет вместе с семьей.
– Так, значит, – вышел из себя граф д’Отон, – надо полагать, что хозяйка дома и ее служанки не замечали кольцо? Хозяйка должна незамедлительно наказать свою прислугу. Ее дом содержится из рук вон плохо, если никто не чистит полы и не вытаскивает всякий сор, застрявший в щелях!
– Не ломайте комедию, мессир д’Отон, – только и мог сказать инквизитор, исчерпавший все свои аргументы.
– Комедию! Да вы шутить изволите, мсье! Этот допрос – глупая комедия! Моя первая супруга скончалась незадолго до смерти моего сына. Траур по наследнику лишил меня разума. Я не утверждаю, что смерть супруги оставила меня равнодушным. При всем моем уважении к ней, мы были чужими друг другу, хотя и жили вместе. Это послужит хорошим уроком вашим так называемым следователям. Я снял с безымянного пальца обручальное кольцо, как только моя супруга умерла. Это было много, очень много лет назад. Слишком тягостные воспоминания. – Артюс сжал зубы и буквально прошипел: – Иными словами, тот или та, кто украл кольцо, чтобы уж не знаю кому понравиться, плохо меня знает. Этот приспешник допустил грубейшую ошибку, ибо все мое окружение засвидетельствует, что я не ношу это кольцо уже целую вечность.
– Мы оценили вашу увертку, – без особого энтузиазма попытался защититься Жак дю Пилэ. – Однако, как вы понимаете, необходимо провести проверку. Инквизиция справедлива и милосердна. Мы призваны установить невиновность, понять. Если ваши слова подтвердятся, мы с радостью причислим вас к душам, на которые сходит благодать Господня. Однако, поскольку я обязан провести следствие в полном объеме с единственной целью снять с вас все подозрения, вам необходимо согласиться на наше гостеприимство. Разумеется, мы не в состоянии обеспечить вам комфорт, к которому вы привыкли. Но в вашем случае речь не идет о murus strictus равно как об обычной для этих мест пище, состоящей из воды, трех мисок молочного супа с корнеплодами[83] и четвертью хлеба голода.[84] Этому наказанию мы подвергаем подлинных виновных, чтобы они думали о спасении своей души.
