Джон Рэтклиф - Роковой бриллиант дома Романовых
— Я дал свое слово, что офицеры останутся живы. Победители не смеют быть убийцами!
— Го-го-го! — закричали матросы. — Наш комиссар заступается за слуг царизма, и все-таки мы перебьем их!
— Кто посмеет сделать шаг без моего разрешения, будет застрелен на месте!
В ответ ему послышался ураган ярости. Тысячи людей стали напирать вперед.
Раздался треск выстрела. Один выстрел… Другой… Третий… — В ужасе, словно видя перед собой Герострата, осквернителя святыни, масса отхлынула обратно.
Трое убитых! комиссар Борис Яковлев застрелил трех красных рабочих!
Он сам стоял, как лунатик, с посеревшим лицом, устремив взгляд вдаль, как будто небо в состоянии было принести ему спасение, и опустил оружие. Никто ему больше не оказывал сопротивления. Белые офицеры вышли и были взяты в плен. Тем временем прибыли регулярные красные войска. Их еще не успело охватить опьянение кровью. Они спокойно слушались приказания офицеров, которых они сами же выбрали. Они приняли от комиссара Яковлева пленных. Стотысячная толпа, взявшая телефонную станцию, понемногу рассеялась. Никто не оглядывался вслед красному комиссару. Борис Яковлев с револьвером в руках остался один перед зданием телефонной станции. Его сердце сверлило потрясающее создание:
«Я стрелял в революцию. Я согрешил против святости мести. Я уже больше не настоящий большевик. Но что же я тогда такое?» Он отмахнулся от докучливых мыслей. Воспоминание об Александре гнало его прочь отсюда… И в то время, когда Петроград лихорадочно работал над укреплением завоеваний революции, он начал обходить дома, в которых были свалены трупы жертв этих ночей.
Так бродил он целый день и следующую ночь. Он обыскал все лазареты, куда временно были доставлены убитые. Он нашел кое-кого из подруг Александры. Он видел много женщин из батальона смерти. Но свою возлюбленную он не нашел. Через два дня ему стало ясно, что Александра не была убита.
Александра в плену!
У Бориса Яковлева были братские отношения с вожаками революции. Он обладал обширными связями. Ведь он сам был призван вершить великие дела, после того, как хаос уступит место порядку. Ему охотно открыли двери всех тюрем, и повсюду ему были показаны наскоро заготовленные списки арестованных.
Но и среди пленных и арестованных Александры тоже не оказалось.
«Может быть, ей удалось бежать», — подумал Борис Яковлев, испустив глубокий вздох облегчения. Но его тут же охватила тоска по ней, тоска, смешанная с надеждой и страхом. Вдруг какой-то солдат, сопровождавший его при обходе Петропавловской крепости, сказал:
— А ты уже побывал в казармах?
Комиссар Яковлев с удивлением посмотрел на солдата.
— В казармах?
— Ну, да, товарищ комиссар. Что ты так глядишь на меня? В казармах, где расквартированы рабочие и матросы, которые дрались в ночь с 25 на 26 октября.
На лбу Яковлева выступил холодный пот. Его дыхание вырывалось с трудом:
— Разве матросы и рабочие… затащили в казармы… пленных?
Солдат отрывисто рассмеялся.
— Да, баб. Так говорят.
«Баб!» — все еще звучит в ушах красного комиссара: «Баб!» Он мысленно увидел перед собой бледную Александру… Его знобило. Но сейчас же он овладел собой и с железным спокойствием приказал солдату немедленно реквизировать автомобиль и везти его по всем казармам, в которых находятся красногвардейцы.
Они поехали. Целых два дня подряд они ничего не могли найти. Но потом… в одной из казарм… в лазаретной палате… Яковлев неожиданно вскрикнул так громко, что сестры милосердия с любопытством окружили его и даже врачи подошли ближе — здесь! На одной из коек! Без единой кровинки в лице, с сомкнутыми глазами…
Александра! Александра!
Ее глаза раскрылись, как будто против воли. Ресницы медленно обнажили блестящие зрачки. Хорошо знакомый взгляд с серьезным и добрым выражением остановился на Яковлеве. Теперь она узнала его. Слабая улыбка промелькнула на ее измученном лице. Ее бледные губы зашевелились:
— Борис! Как хорошо, что ты пришел! Мой милый, милый Борис!
Но потом по ее лицу мелькнула черная тень, и она снова погрузилась в тьму бесчувствия.
Врач прочел запись в книге: «Пленная… поступила 27 октября… ранена в грудь… имя неизвестно».
— 27 октября! — пробормотал Борис Яковлев с покрасневшими тазами: — 27 октября! Где же она была 26?
Врач равнодушно пожал плечами и равнодушно посмотрел на представителя новой власти. Яковлев должен был сесть. Он просидел несколько часов, физически и морально страдая от мрачных мыслей и невыносимой душевной боли.
Где была Александра до 27 октября? Ведь она же была ранена! Кто нашел ее?
Она все еще не приходила в сознание. Ему нужно было уходить. Врач подал ему надежду:
— Самое опасное в данном случае — это нервное потрясение. Рана заживает нормально.
Яковлев пошел бродить, куда глаза глядят. Он даже не пошел в исполком. Он отправился домой и бросился на постель, чтобы хоть поспать немного. На следующее утро он снова отправился в казарменный лазарет. Александра чувствовала себя лучше. Она сидела в кровати и встретила его ласковой милой улыбкой.
— Мой дорогой, любимый Борис! Теперь все будет хорошо! — тихо сказала она певучим голосом. Ее взгляд выражал счастье, но в то же время был ужасающе глубок. — Как я попала сюда?
— Я еще сам этого не знаю, Александра.
Он сел к ней на кровать и взял ее исхудавшую руку.
— Когда мы поженимся, Борис? — тихо спросила она.
Он с трудом дышал. Жениться?
— Когда все пройдет, Александра.
— Когда что пройдет, Борис?
— Революция! Переворот!
— Что за переворот, Борис?
Он подскочил. Склонился над ней. Поглядел в эти глаза, которые все еще были так темны, так блестящи и все-таки так пусты. Боже мой! Так ужасающе пусты…
— Разве ты еще не знаешь, Александра?
— Что я должна знать?
— Революция… большевики… батальон смерти… Зимний дворец?
Ее руки нервно теребили одеяло. Она с усилием стала думать. Потом ее лицо озарилось светом. Она улыбнулась, как дитя:
— Я ничего, ровно ничего не знаю, Борис. Я знаю только… Я собиралась выйти за тебя замуж. На мне было белое платье и венок из золотистых иммортелей. Ты сидел рядом со мной, а передо мной сидел дядя и… Вольдемар!.. Да… Где Вольдемар?
— Вольдемар?
— Мой брат Вольдемар?
Яковлев опустил голову.
— Я не знаю.
Она снова рассмеялась так блаженно, как ребенок, которому пришло в голову нечто красивое.
— Но я зато знаю. Он состоит при ее величестве…
Врач уже несколько минут стоял позади Яковлева.
— Полнейшая потеря памяти… Редкий случай… Но это бывает. Наука не знает средств против этого… Может быть, при достаточном спокойствии… Надо медленно приучать к новым обстоятельствам. Но что сегодня значит человеческая жизнь?
