Геннадий Андреев - Белый Бурхан
— Ты и за мной шпионишь, подлый? Для кого?
— Помилуйте, гэлун! — взвыл Нанжин. — Что вы такое говорите мне?! Да разве бы я, ничтожный, посмел?! Самдан неохотно отпустил ухо баньди:
— Пока ты не доказал обратного! Ты ничего не узнал, даже его имени! Говори, не сопи, как теленок!
— Он не выходит из библиотеки и почти не говорит со своими ховраками Монгушем и Шаиром, которых ему дал хубилган… Но они думают, что он не гэлун, как вы, а гэцул, даже — баньди…
— Баньди?! — удивился Самдан. — Где ты видел баньди, который читает книги, а не крутит хурдэ? Но Нанжин-уже понял, что угодил:
— Он молится как баньди! И ест как баньди! И ведет себя с ховраками как баньди!
Самдан рассмеялся:
— Не дает затрещин и не выгоняет их пинками из библиотеки? Он же гость, чужой человек! Какой чужой лама будет обижать чужих ховраков? А добрый — не беда, многие высокие ламы отличаются добротой и скромностью, не то, что ты…
— Виноват, — потупился Нанжин. — Я думал…
— Ты не выполнил моего поручения! — строго сказал Самдан, хотя мысленно и отметил наблюдательность своего соглядатая. — Ты плетешь всякую нелепицу и хочешь меня убедить, что заслужил награду? Придется тебя отправить к Чижону… Уж он-то знает, что приказать своим стражникам-головорезам!
Нанжин побледнел:
— Дайте мне еще день, гэлун! Только день!
— Я тебе даю два дня. Два! Потому, что через три дня гость уезжает из дацана! Два дня и две ночи, понял?
Нанжин попятился к выходу, но у самого порога споткнулся о железную кочергу и едва не упал. Когда за ним закрылась дверь, Самдан задумчиво щелкнул пальцами и пробормотал:
— Баньди… Но если он баньди, то он не может быть лхрамбой, а только сричжанге! Что-то тут не то и не так…
И тут же вспомнил вопрос Гонгора о Цзонхаве. Хубилган, а — неуч! Мало ли их, скороспелок? Может, и этот Бабый — настоящий лхрамба из выскочек… Впрочем, какое ему, Самдану, дело до всего этого? Ему нужен Гонгор и только Гонгор!
В дверь робко постучали. Вошли Байыр и Монгул — ученики и помощники Самдана. Хорошие, знающие парни, которым давно пора носить не только коричневые и красные, но и желтые одежды лам. Но Гонгор и тут не торопится нет, говорит, знатоков, которые могли бы проверить их, а ты, лхрамба, их наставник, потому не можешь задавать свои вопросы. Для чего он учил тогда их своему мастерству? Чтобы Гонгор или другой высокий лама дацана отправил их чистить конюшни?
Байыр и Монгул втащили два больших мешка, вытряхнули их содержимое в сушильный шкаф, составленный из крупных и мелких решет с подогревом горячей водой и раскаленным воздухом от специального рукава, соединенного с печью. Повернулись, чтобы уйти на склад за новым грузом, но Самдан остановил их:
— Садитесь, я хочу поговорить с вами…
Ховраки переглянулись — грозный и требовательный Самдан не очень-то баловал их своим вниманием в последнее время, занятый тяжбой с хубилганом. Но он их по-своему любил, и они об этом знали, отвечая ему привязанностью и терпением. Они робко присели на скамью, потупились, не зная, куда девать не отмытые от грязи ладони.
— Вы умеете делать лекарства от смерти, — начал Самдан сухо и негромко. — Теперь я вас буду учить делать лекарства от жизни. Мы привезли достаточно трав, собранных в горах и степях, для изготовления этого лекарства. Оно делается только из весенних и осенних трав, а также кореньев, переживших зиму и накопивших достаточное количество лечебных веществ. Лекарство от жизни не менее ценное, чем и лекарство от смерти…
И Самдан рассказал своим ученикам, что в Тибете есть целые семьи, знающие тайны ядов и считающие отравление людей и животных своей профессией, которая передается по наследству. Эти мастера достигли многого в своем искусстве — они умеют отравлять не только пищей и чаем, но и дорогими подношениями — кинжалами, кольцами, четками, тканями… Предосудительной эта профессия не считается, поскольку отравить человека высокого положения даже выгодно… И хотя сама по себе эта профессия опасна, она нужна многим людям, а значит, она — полезна!
У Байыра и Монгула сами собой распахнулись рты от удивления и радости: если они овладеют искусством изготовления хороших лекарств от жизни, то они станут всесильными!
Самдан перебрал специально отложенные травы, показал некоторые из них:
— Вот блекота, или бешеная трава. Лишает человека памяти, вызывает удушье и бесноватость… А это — чистуха, или собачье мыло. Вызывает судороги и удушья… Этот корень — пьяная трава, от которой человека рвет кровью и он лишается разума…
До позднего времени продолжал Самдан свои занятия. Он словно торопился передать ученикам все то, что знал и умел сам. А потом, отпустив ховраков, долго сидел в оцепенении, стиснув голову руками… Ничего еще не случилось, но Самдан чувствовал — все рушится!
Гонгор раза четыре приглашал Бабыя к себе, советуясь по мелочам, связанным не столько с идеологией нового вероучения, сколько с укладом жизни скотоводов и землепашцев, пастухов и охотников, живущих на Алтае. Бабый мало чем мог ему помочь, поскольку общался с этими людьми только у себя в Бурятии. А записи сада Мунко, которые он нашел в дугане, были непонятны: знаки, символы, имена, цифры… Может, ссылки на какие-то книги, может, условное письмо, предназначенное только для таши-ламы, задания которого старик так и не успел назвать…
У Бабыя была смутная надежда, что хубилган Гонгор сам спросит что-нибудь о записях сада Мунко, но тот молчал, интересуясь пустяками, которые вряд ли могли бы ему помочь при составлении документов для Шамбалы…
Однажды он даже поставил Бабыя в тупик:
— Вы знакомы с русскими противниками православия?
— Да, в Бурятии их много.
— Как вы думаете, раскольники чем-то отличаются друг от друга? Или все они молятся Христу?
— Да, они молятся Христу, но по-своему.
— Как вы думаете, лхрамба, эти русские раскольники могли бы принять какие-либо каноны буддизма?
— Я плохо их знаю, хубилган, — растерялся Бабый. — Почти не общался с ними, но я знаю, что у них есть свои святыни: обо, могилы, праздники с огнем, свои жрецы и древние книги, их девушки занимаются тантрическими обрядами перед зеркалом, среди зимы некоторые из них кулают свою молодежь в ледяной воде, и почти все они мечтают о благословенной земле, называя ее Беловодией и Синегорией, которая по своим общим признакам чем-то напоминает нашу Шамбалу, и все они ждут прихода своего мессии, который спасет мир от беды, воздаст праведникам и сурово накажет святотатцев… Вот, пожалуй, все.
