Мишель Зевако - Кровное дело шевалье
— Месье, чрезвычайно ценя только что состоявшееся знакомство, которое я почитаю для себя за великую честь, прошу вас — не упорствуйте, иначе я окажусь просто в отчаянном положении…
Происходящее выглядело все более смешным, а для герцога Анжуйского становилось откровенно невыносимым. Он побелел от бешенства и, трясясь от гнева, замахнулся… Но острие шпаги Пардальяна мгновенно уперлось ему в шею. Три клеврета в страхе бросились к герцогу и оттащили его в сторону.
— Проучим этого наглеца! — закричал Келюс.
— Не получится! — прошипел герцог, стонавший от бессильной злобы. — Отложим на время нашу месть! Можирон не способен сейчас держать шпагу, Моревер почти ослеп от удара, мне же высокое звание не позволяет ронять достоинство принца и связываться с этим негодяем. Вложите шпагу в ножны, Келюс! Но мы еще вернемся сюда, и у нас хватит сил, чтобы разделаться с мерзавцем!
Пардальян стоял молча, сжимая в правой руке шпагу, а левой опираясь на дверь дома.
— Прощайте, месье, это не последняя наша встреча.
— Надеюсь, следующая будет столь же приятной, — поклонился шевалье.
Через минуту герцог и придворные растворились во мраке.
А Пардальян еще целый час караулил заветную дверь с обнаженной шпагой в руках; он чутко вслушивался в безмолвие ночи, но безлюдная улица была погружена в сонную тишину.
Убедившись, что сегодня покушений на жилище его божества больше не будет, юноша пересек улицу и заколотил в маленькую дверь постоялого двора «У ворожеи». Слуга открыл ему, и Жан отправился в свою комнату.
Он решил еще раз убедиться, что опасность миновала, распахнул окно и перегнулся через подоконник, стараясь рассмотреть мостовую. Но сверху он ничего не разглядел, и глаза его невольно устремились к небольшому оконцу соседней мансарды. В комнате под крышей было темно: прелестные рукодельницы давно спали.
Надо признать, теперь Пардальян ужаснулся собственной дерзости. Он, разумеется, сразу узнал герцога Анжуйского, и сейчас, когда боевой задор юноши несколько поиссяк, Жан наконец осознал, что же он наделал.
Брат короля, наследник престола, был в Париже персоной весьма известной. Он покрыл себя славой в великих сражениях с гугенотами. В шестнадцать лет он уже стоял во главе королевской армии. Он выиграл битвы при Жарнаке и Монконтуре, наголову разбил Колиньи, собственными руками уничтожил невесть сколько еретиков. Воистину герцог Анжуйский был надеждой народа и опорой святой церкви. Правда, находились злые языки, имевшие наглость утверждать, что на самом деле войска в поход вел маршал де Таванн, а имя королевского брата было использовано лишь для того, чтобы придать кампании вес. Эти же люди (всегда ведь найдется хоть один Фома неверующий, готовый очернить славные деяния) считали, что Генрих только и умеет, что вышивать да играть в бильбоке, и проводит в подобных занятиях целые дни. Клеветники говорили, что брат Карла IX куда лучше разбирается в нарядах, чем в оружии, а командует лишь сворой своих фаворитов, которые повсюду его сопровождают — намазанные, надушенные, разряженные до неприличия. Но все это, конечно, были домыслы злопыхателей. Добрые парижане (а уж они-то в людях разбираются, их не проведешь!) восторженно приветствовали герцога во время его торжественных выездов в столицу. В день одного такого триумфа герцог красовался в роскошном атласном костюме, а его белый конь изящно гарцевал и кланялся зрителям. Одной этой грациозной лошадки вполне хватило бы, чтобы привести толпу в восхищение. Карлу IX очень не понравился теплый прием, устроенный тогда его младшему брату. Пардальян, подобно всем настоящим парижанам, любил поглазеть на знатных особ и нередко видел герцога на улицах города. Потому юноша даже во мраке ночи без труда узнал Генриха Анжуйского и, как уже было сказано, теперь изрядно струхнул. Он уныло думал, что злая судьба постоянно заставляет его вмешиваться в чужие дела. И в результате шевалье превратился в непочтительного сына, который вместо того, чтобы жить, свято соблюдая мудрые заветы отца, всегда поступает вопреки им! А ведь он каждое утро клялся неукоснительно исполнять отеческие наставления.
«Какой я болван! — думал шевалье. — Зачем, зачем я связался с таким противником? И какая сумасшедшая муха меня укусила? Какого черта я сцепился с этими достойными дворянами? Разве можно так себя вести? Ни малейшего почтения к принцу!.. А ведь он брат его величества… Господи! Шею мне свернуть мало! Как всякий верноподданный, я должен чтить королевскую семью, а я…
Почему, почему я не последовал мудрым советам моего батюшки?.. Нет, полез покрасоваться перед герцогскими фаворитами! Зачем, зачем я оскорбил принца? А действительно, зачем? Может, особа королевской крови интересовалась вовсе не Лоизой? Может, в том доме у него было какое-нибудь важное дело? Вдруг там живет торговец бильбоке?»
Впрочем, будучи человеком разумным, Пардальян тут же сообразил, что по ночам никто бильбоке не покупает и, скорее всего, намерения благородных господ были все-таки не самыми чистыми.
Шевалье де Пардальян был совсем не глуп, да и наивным он казался лишь тогда, когда это было выгодно ему самому.
Он родился в эпоху великих потрясений; насилие и жестокость, словно яд, проникали в души людей; человеческая жизнь ценилась недорого, и морали, в том значении, которое мы придаем этому слову сегодня, не существовало: каждый нападал, когда хотел, и защищался, как мог.
Поэтому, любезный наш читатель, не стоит думать, что Пардальян лицемерил, беседуя сам с собой. Он искренне считал советы отца превосходными и искренне стремился следовать им. Шевалье действительно не мог простить себе, что ослушался Пардальяна-старшего.
Он не ценил собственного великодушия, которое так отличало его от большинства современников. Свои героические порывы он осуждал, считая, что они вызваны лишь ребяческим желанием помахать шпагой.
Шевалье пришел к выводу, что последняя выходка была совершенно непростительной. Он и представить себе не мог, что герцог Анжуйский, второй после монарха человек в королевстве, способен заинтересоваться бедной и никому не известной белошвейкой.
В конце концов, как случалось уже не раз, Пардальян лишь махнул рукой:
— Ладно! Сделанного не воротишь… Посмотрим, что будет дальше!
Пока же шевалье решил быть осмотрительным и не являться завтра на Пре-о-Клер, где его должны были ожидать Келюс и Можирон.
— Одного из них я славно проучил этой ночью. Полагаю, что как-нибудь задам хорошую трепку и второму. Но на Пре-о-Клер идти, пожалуй, не надо. Там меня, разумеется, будут подстерегать слуги герцога, чтобы схватить и отправить прямиком в Бастилию.
