Гэри Дженнингс - Путешественник
— Вы намекаете, Марко, что?.. — К этому времени она уже стала обращаться ко мне вполне непринужденно. Но теперь она говорила, тщательно подбирая слова. — Вы намекаете, Марко, что вас, хм… во время путешествий, хм… как-то покалечили?
— Нет-нет-нет. Я вроде бы совершенно здоров и способен стать отцом. Я говорил о тех несчастных женщинах, которые по той или иной причине, увы, бесплодны.
Доната отвела от меня глаза и, покраснев, сказала:
— Я не могу подобно вам сказать «нет-нет-нет», потому что не знаю наверняка. Но думаю, что если бы вы заинтересовались тем, кого именно из женщин считают бесплодными, то поняли бы, что это относится преимущественно к бледным, хрупким и нервным благородным дамам. Я же происхожу из крепких здоровых крестьян и, как любая христианка, надеюсь, что рожу много детей. Я молю об этом Господа нашего. Но если Он в своей мудрости решил создать меня бесплодной, я буду стойко переносить это испытание. Однако я верю в доброту Господа.
— Это не всегда зависит от Господа, — пояснил я. — На Востоке известно много способов, как помешать зачатию…
Доната изумленно выдохнула и перебила меня:
— Никогда не говорите таких ужасных вещей! Даже не упоминайте о подобном смертном грехе! Представляю, что скажет добрый падре Нардо, если ему только лишь привидится, что вы думаете о подобном! Ох, Марко, успокойте меня, скажите, что вы не упоминали в своей книге ни о чем таком преступном и постыдном, что не соответствует христианской морали. Я не читала вашу книгу, но слышала, как некоторые люди называют ее скандальной. Они, наверное, это имеют в виду?
— Честно говоря, я не помню, писал об этом или нет, — произнес я примирительным тоном. — Думаю, что это как раз одна из тех вещей, которые я не стал вставлять в книгу. Я просто хочу сказать тебе, что подобное возможно, в случае…
— Не в христианском мире! Чудовищно! Непостижимо!
— Да-да, моя дорогая. Прости меня.
— Только если вы пообещаете мне, — сказала Доната решительно, — пообещаете мне, что навсегда забудете обо всех этих отвратительных делах, которые видели на Востоке. Что наш добрый христианский брак никогда не будет осквернен ничем нехристианским, что вы узнали, увидели или услышали в этих языческих краях.
— Ну, не все языческое отвратительно…
— Пообещайте мне!
— Но, Доната, положим, мне представится возможность еще раз отправиться на Восток, и я захочу взять тебя с собой. Ты станешь первой западной женщиной, насколько я знаю, которая когда-либо…
— Нет. Я никогда не поеду, Марко, — категорически заявила она, и ее румянец исчез. Лицо Донаты побелело, а губы сжались. — Я не желаю, чтобы вы опять уехали. Туда. Не может быть и речи. Вы богатый человек, Марко, и вам нет нужды увеличивать свое богатство. Вы уже стали знаменитым благодаря своим путешествиям, так что снова путешествовать уже ни к чему. У вас есть определенные обязательства, и скоро появятся еще и новые, связанные со мной, и я надеюсь, что у нас будут также и общие обязательства. Вы больше не зеленый юнец, не мальчишка, каким были, когда уехали отсюда. Я бы не вышла за мальчишку, Марко. Я желаю иметь в мужьях зрелого, трезвомыслящего и надежного человека, и я желаю, чтобы он находился дома. Я считаю, что вы именно такой мужчина. Если нет, если в душе вы до сих пор еще остаетесь беззаботным и беспечным мальчишкой, то, думаю, вам лучше признаться в этом сейчас. Нам надо будет сделать хорошую мину для наших родных, друзей и всех сплетников в Венеции, когда мы объявим о том, что расторгаем помолвку.
— Ты в самом деле очень похожа на свою мать, — вздохнул я. — Но ты молода. Когда наступит время, возможно, ты сама захочешь путешествовать…
— Но не за пределами христианского мира, — все так же категорично ответила Доната. — Пообещайте мне.
— Прекрасно. Я никогда не возьму тебя за пределы христианского…
— И сами тоже не уедете.
— Нет, Доната, я не могу в этом поклясться. Мне может случайно потребоваться по делам поехать, по крайней мере, в Константинополь, а вокруг этого города уже нет христианских земель. Моя нога может поскользнуться, и…
— Тогда, по крайней мере, пообещайте мне, что не уедете, пока наши дети, если Бог даст нам детей, не вырастут. Помните, вы рассказывали мне, как ваш отец оставил своего сына бегать среди уличного сброда, среди портовых ребятишек?
Я рассмеялся.
— Доната, они были не такими уж отвратительными. Одной из них была твоя мать.
— Моя мать вырастила меня для того, чтобы я стала лучше, чем она. И мои дети не будут брошены отцом. Пообещайте мне это.
— Обещаю, — сказал я. И тут же подсчитал, что, если наш первенец родится через обычный срок, мне будет где-то около шестидесяти пяти лет, когда он достигнет взрослого возраста. Оставалось надеяться лишь на то, что Доната, сама еще очень молодая, может изменить свое мнение за время нашей совместной жизни. — Я обещаю, Доната. Пока наши дети не вырастут, я буду дома, если только ты не отменишь свой приказ.
И вот в первый год нового века, в год одна тысяча триста первый, мы поженились. Все мелочи и нормы приличий были тщательно соблюдены. Когда довольно продолжительный период ухаживания закончился, мой отец вместе с отцом Донаты и с нотариусом собрались в церкви Святого Иоанна Крестителя, на церемонию impalmatura[259]; они несколько раз внимательно перечитали, а затем подписали и утвердили брачный контракт, словно я был каким-то стеснительным, неловким юным женихом — хотя на самом деле именно я составлял этот контракт и советовался с адвокатами. При заключении impalmatura я надел на палец Донаты обручальное кольцо. В последовавшие за этим воскресенья падре Нардо зачитывал с возвышения bandi[260] и расклеивал их на церковной двери, чтобы никто не мог оспорить предстоящую женитьбу. Затем донна Лиза наняла священника-писца с прекрасным почерком, чтобы написать partecipazioni di nozze[261] (к каждому прилагалась традиционная посылка-подарок со сладким миндалем), и послала их с одетым в ливрею курьером ко всем приглашенным гостям. В результате в число гостей попали чуть ли не все жители Венеции; хотя и существовали законы, ограничивающие расточительство при проведении семейных публичных церемоний, дож Градениго милостиво освободил нас от их соблюдения. Наша свадьба по своему размаху походила на городские праздники: после брачной церемонии — званый обед и празднование, музыка, песни, танцы. После произнесенных тостов и здравниц подвыпившие гости падали прямо в канал Корте и бросали туда coriàndoli[262]. Когда все мероприятия, на которых требовалось мое и Донаты присутствие, завершились, ее подружки провели обряд donora: посадили невесте на колени взятого взаймы ребенка и спрятали в ее туфельку золотую монету — символы того, что новобрачная всегда будет счастлива: у нее будет много детей и богатство. После этого мы покинули все еще шумный праздник и удалились внутрь Ca’Polo, в котором остались только слуги, ибо мои родные уехали к друзьям на время нашего luna di miele[263].
