Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг
Однако девушке хотелось видеть Кита в качестве своего поклонника, а не мужа. Когда-нибудь за него придется выйти замуж, поэтому Аннунсиата старалась не общаться с другими мужчинами, хотя позволяла ухаживать за собой, дарить подарки и посвящать ей стихи. Но как только она выйдет замуж за Кита, ей придется отказаться от всех развлечений, как прочим замужним женщинам. Она должна как можно дольше оттягивать брак с Китом, но не говорить, что не хочет выйти за него замуж, иначе он, чего доброго, начнет ухаживать за Кэти.
– Сейчас об этом рано говорить, – ответила Аннунсиата. – Когда король вернет вам ваши владения, тогда можете просить моей руки – но не теперь.
В деревне Твелвтриз стоял старый дом, который семья Морлэндов некогда использовала в качестве летней резиденции. В последний раз семья жила здесь в 1630 году, пока перестраивали замок, и сочла это построенное в пятнадцатом веке здание чрезвычайно неудобным. С тех пор в доме никто не жил, и он постепенно ветшал, все больше нуждаясь в ремонте. Конюшнями и пристройками, напротив, постоянно пользовались, их ремонтировали и расширяли, ибо именно в Твелвтриз Морлэнды содержали своих породистых лошадей и собак.
На большом дворе кипела работа, когда там появились Аннунсиата и Кит. К ним сразу же подошел грум, который подвел мула Аннунсиаты к тумбе и придержал его, пока Кит помогал девушке спешиться.
– Хозяин в конюшне, у Кингкапа, – сообщил грум. – Мальчик проводит вас к нему.
Кингкапом звали молодого жеребца. Прежний фаворит, Принц Хол, четвертый жеребец в Твелвтриз, носящий это имя, уже состарился; от своей матери, которая обожала лошадей, пожалуй, даже сильнее, чем Ральф, Аннунсиата слышала много историй о четырехлетнем Кингкапе. Мальчик провел Аннунсиату и Кита мимо ряда строений через ворота, выходящие на закрытый двор, образованный задними стенами конюшен. Земля во дворе была голой и утоптанной, идущие по кругу отметки показывали, что каждый день здесь прогуливали лошадей.
Теперь по двору описывал круги молодой жеребец. Он был высоким, даже выше, чем его родители, с сильной развитой грудью, обещающей, что в расцвете лет жеребец приобретет невиданную силу. Его масть была светлее, чем обычно у лошадей Морлэндов, почти желтая, потому жеребца и назвали «королевским кубком». Ральф стоял посреди двора, держа в руках корду и покрикивая на коня, пускал его то рысью, то шагом по кругу. Ральф приветствовал гостей кивком головы, не желая отвлекаться, но как только Кингкап увидел посторонних, сразу начал сбиваться с темпа, выписывать кривые и переминаться на месте. Безуспешно попытавшись справиться с жеребцом, Ральф остановил его и вывел на середину двора. Жеребец нагнул голову и ткнулся в руку Ральфа, как жеребенок, а затем резко отпрянул и сделал ложный выпад, звучно щелкнув зубами в полудюйме от уха Ральфа. Мягко хлопнув его по шее, Ральф обмотал корду вокруг кулака и подвел жеребца к воротам, где ждали Аннунсиата и Кит.
– Рад вас видеть! Что вы думаете об этом малыше? Разве он не хорош?
– Замечателен! – с восторгом проговорила Аннунсиата.
Кит кивнул.
– Боюсь, мы отвлекли его. Он хорошо шел, пока не увидел нас.
– Неважно, – ответил Ральф. – Я уже решил, что для него достаточно на сегодня. Он еще слишком молод для длительных упражнений. Открой ворота, а потом позови Эндрю, – обратился он к мальчику, который все еще стоял неподалеку. Появившийся грум увел Кингкапа, и Ральф смог полностью заняться своими гостями.
– Итак, – начал он, – вы, должно быть, гадаете, зачем я пригласил вас сюда.
– Конечно, – отозвалась Аннунсиата. – Особенно потому, что вы уже несколько недель не появлялись в Шоузе.
– Я был очень занят, – извиняющимся тоном произнес Ральф. – Я даже не думал, что здесь окажется столько работы, – закончил он после минутного колебания. Аннунсиата поняла, что после отъезда Эдуарда все дела в Твелвтриз свалились на Ральфа. Ральф отчаянно скучал по Эдуарду, ругал себя за жестокие слова, которые, как он был убежден, заставили его дядю уехать. Он редко упоминал имя Эдуарда, считая роковое событие слишком мучительным, чтобы вспоминать о нем. – Но я уверен: как только вы увидите, на что я потратил всю прошлую неделю, вы простите мне такое пренебрежение родственными обязанностями. Пойдемте, посмотрим.
– Что же это? – поинтересовалась Аннунсиата, когда вместе с Китом следовала за Ральфом мимо конюшен. Ральф только усмехнулся, обменявшись взглядами с Китом, и Аннунсиата возмутилась, поняв, что Кит был посвящен в тайну.
– Вы увидите это сию же минуту, – ответил Ральф. Он провел их еще через один внутренний двор между двумя строениями, и внезапно их глазам открылся маленький загон с единственной в нем лошадью. – Вот, – горделиво произнес Ральф. – Что вы о ней думаете?
Он прищелкнул языком, и кобылка подняла голову, уставившись на людей.
Едва взглянув на нее, Аннунсиата на время лишилась дара речи. Перед ней стояла изящная кобылка с шерстью яркого оттенка золотистых осенних листьев, который не портила ни одна отметина, кроме белой звездочки на лбу. Насторожив уши, кобылка с любопытством наблюдала за людьми; у нее был широкий лоб, аккуратная головка и круто выгнутая длинная шея. Все ее стати – правильно скошенные плечи, глубокая грудь, округлые бока, мускулистое тело, длинные сильные ноги, тонкие бабки, твердые, как кремень, копыта – были бесподобны. Помимо всего, кобылка двигалась настолько грациозно, что казалось, она плывет по воздуху, не касаясь земли. Не доходя нескольких ярдов до ограды загона, кобылка вдруг рванулась прочь легкой рысью, напоминающей полет пушка семян над травой.
– Она великолепна, – наконец проговорила Аннунсиата.
– Вы правы, – согласился Кит. – Я еще никогда не видел такой красивой лошади.
– Она очень похожа на свою бабушку, – заметил Ральф. – Кит, помнишь кобылу Мэри, Психею?
Открыв ворога, он вошел в загон, и кобылка потянулась обнюхать его. Поймав ее за гриву, Ральф подвел кобылку к ограде.
– Идите сюда, поговорите с ней, Аннунсиата, – позвал он. Аннунсиата вошла в загон и восхищенно оглядела лошадь, а та обнюхала ее и тихо фыркнула, позволив погладить себя. – Вы ей понравились, – улыбаясь, заметил Ральф. Кобылка не сводила с Аннунсиаты своих больших темных глаз, в глубине которых солнце зажгло золотые искры, как на старинных гобеленах, – так и должно быть, верно?
– Что вы имеете в виду? – спросила Аннунсиата, поглаживая шелковистую крутую шею кобылки.
– Она ваша, – Ральф усмехнулся, заметив ошеломленное выражение на лице Аннунсиаты. – Да, я не шучу. Ее зовут Голдени. Сейчас грум принесет седло и уздечку, так что вы сможете сесть верхом. Я сам выездил ее, и она стала смирной и послушной; и конечно, я заранее поговорил с вашей матушкой и все уладил. Она ваша, Аннунсиата, – девушка молчала, не в силах найти слова, чтобы поблагодарить Ральфа. – Теперь вы наконец сможете использовать те украшения. Вам уже пора иметь настоящую лошадь.
