Джеймс Джексон - Кровавые скалы
В покоях для аудиенций великий магистр Ла Валетт сосредоточенно выслушивал донесение. Докладывал мальтийский солдат, пловец, отважившийся пересечь опасные воды Большой гавани, чтобы доставить вести из Сент-Эльмо. Ни одно сообщение не сулило ничего хорошего. Все могло быть еще хуже.
Ла Валетт выпрямился, в его глазах застыл вопрос.
— Ты говоришь, де Медран и Пепе ди Руво погибли?
— Как и прочие, ваша светлость.
— Я требовал от них слишком многого.
— Они служили с радостью и рвением, сир.
— Мы у них в долгу. Кто выжил?
— Почти все они ранены, сир. Шевалье Миранда при смерти, полковник Мас перенес тяжелые ожоги, шевалье де Гуарес получил глубокое ранение вражеским ятаганом.
— А наши воины, такие, как Кристиан Гарди?
— Он также ранен, сир, но продолжает сражаться.
— Таков дух Сент-Эльмо и его защитников. Их подвиг вдохновил бы любого.
— Они просят не печалиться и желают сообщить всем, что рады своей участи. Они намерены держать высоко знамя ордена, пока его не срубят турки.
— Все они обретут место в раю. Они показали нам, как подобает биться и умирать. Мы предаем их души Господу.
Вновь оставшись в одиночестве, Ла Валетт позволил себе вольность прослезиться. Он оплакивал братьев, которых потерял, рыцарей и солдат, которых послал в Сент-Эльмо на верную смерть. Славные люди, истинные воители. Быть может, так будет лучше. Древнему воинскому братству крестоносцев следует стяжать почтение всего мира лишь в героической схватке. Все изменилось. От монарших дворов Европы до сераля Сулеймана Великолепного имя благородного ордена святого Иоанна будет предано забвению. Великий магистр Жан Паризо де Ла Валетт Последний.
— Дядя, вы плачете?..
— Всего лишь мимолетная слабость, Анри. — Ла Валетт взглянул на своего племянника. — Я просто старый глупец.
— Вы не страдаете ни старостью, ни слабоумием, дядя.
— И все же я рыдаю как дитя.
— Плакать самое время.
— Только не командиру. — Самообладание вернулось к магистру. — Посланник доставил вести из форта. Ситуация ухудшается с каждой минутой. Большинство солдат ранено или уже пало. Они держатся чудом.
— Не стоит ли послать новых добровольцев?
— Такое решение утешит не многих.
— Утешений бывает множество, дядя.
— Поражение всегда одно. Не вижу пользы в том, чтобы попусту растрачивать наши силы в форте, который уже потерян.
— Защитники Сент-Эльмо оказали нам честь своей жертвой, дядя. Возможно, пришло время нам удостоить их чести.
— Согласно их последней воле, они просят оставить их, чтобы нам не пришлось расточаться на форт, который неделю спустя станет лишь воспоминанием.
— Воспоминанием одним я вдохновлен.
— Ты, верно, полагаешь, что я бы не поменялся с ними местами, Анри? Полагаешь, я бы сам не поплыл к ним на лодке, будь я уверен, что это принесет пользу?
— Простите мою собственную слабость, дядя.
— От чьего имени ты просишь?
— От моего сердца и души, да еще тысяч тех, кто готов отважиться пересечь на шлюпках Большую гавань.
— Они утратили разум, а я нет.
— Вера и общее дело сильнее разума, дядя.
— Пока что турецкие пушки, вновь установленные на мысе Виселиц, и аркебузиры, что расположились вдоль берега у подножия горы Скиберрас, сильнее наших попыток высадиться на другой берег.
— Не многих это испугает.
— Вернется же еще меньше. — Ла Валетт откинулся назад и устало потер лоб. — Рисковать чужой жизнью грех, Анри.
— Бояться рискнуть ею во имя Господа — грех ничуть не меньший!
Гроссмейстер смотрел в потолок, прислушивался к рокочущему грохоту канонады, ощущал каждый удар, предвещавший грядущий конец. То была мрачнейшая из всех погребальных песен. Ла Валетт медленно встал.
— Я тоже слышу пушки, Анри. Слышу клич мучеников Сент-Эльмо, когда они снова и снова отражают удары язычников, и турки трубят отступление. Я даю соизволение отблагодарить защитников форта в последний раз.
— Каким образом, дядя?
— Самым незначительным. Все, кто добровольно жаждет смерти, могут занять пять шлюпок и попытаться высадиться в форте. Возглавит их шевалье де Ромега.
— Я бы с радостью присоединился к ним, дядя.
— Я потерял уже достаточно верных и дорогих мне людей, Анри. Я не откажусь так легко от единственного потомка и наперсника.
— Этот наперсник руководил нападением на мыс Виселиц и атаковал турецкие обозы в Марсе.
— Ты хорошо послужишь мне, оставшись в живых и будучи рядом со мной в час, когда грянет настоящая битва. Руководи переправой, помогай де Ромеге, но сам на берег не сходи.
— Да будет так, дядя, — поклонился Анри.
— Иди же, пока я не принял более мудрого решения.
Когда племянник отбыл, Ла Валетт прижался головой к холодным камням стены и застонал от боли. Проклятый недуг вновь одолевал его, пожирая и сжигая изнутри. Магистр обязан быть сильным, должен скрыть от рыцарей свою немощь. Одного лишь слова будет достаточно, чтобы ввергнуть всех в череду бедствий. Вместе с его телом ослабнет и орден, вместе с его силой увянет и сопротивление. Ла Валетт молился, учащенно дыша. Господь не мог оставить его.
Великий магистр восстановил силы, а затем направился в Зал совета. На минуту споры затихли, когда члены Священного собрания встали, а гроссмейстер прошествовал к своему позолоченному трону. На каждом заседании рыцари ожидали откровения, вестей из Сицилии. Он же мог предложить им лишь свою мудрость и волю.
— Братья, Сент-Эльмо продолжает стойко держаться и беречь нашу веру.
Рыцарь Большого Креста Лакруа нахмурился:
— Есть новости, ваша светлость?
— Мальтийский солдат рассказал мне, как страдают и сражаются защитники. Мы ожидаем, что форт падет в течение нескольких часов или дней.
— Мы так же предполагали и ранее, сир. Они каждый раз превосходят наши ожидания.
— Это последний срок, брат Большого Креста. Защитники форта дошли до изнеможения.
— Тогда нам остается только молиться…
— И выразить благодарность. Язычники потерпели большие потери под стенами форта. Наш долг попытаться доставить последние подкрепления.
— Позвольте мне возглавить их, сир.
— Ваше место уже заняли. А мы, оставшись здесь, должны позаботиться о местном гарнизоне.
— Мы готовы, сир.
— Этого недостаточно. Муштруйте своих людей, берегите припасы и привлекайте к работе женщин и детей. Даже самые немощные могут латать одежду, носить хлеб, собирать пули для мушкетов.
— Ваша светлость, — мягким, как шелк, голосом заговорил де Понтье, — есть ли вести от дона Гарсии де Толедо?
