Шарлотта Юнг - Пленный лев
Джемс снова засмеялся.
– Может и не дойдет; а если и дойдет, то он все это примет, как необходимый урок юному сквайру.
Но король не высказал свою мысль до конца; он полагал, что Туренский епископ, судя по всему, осудит Генриха за слишком строгую дисциплину, и найдет ее совсем неуместной. Прелат Карл Люксембургский, брат графа де Сень-Поля, несколько раз посещал английский лагерь. Младший сын княжеского дома, он, подобно Бофору в Англии, принял духовный сан, чтобы через него со временем сделаться государственным мужем. Епископ этот был большим поклонником Генриха и одним из высших французских прелатов, сочувственно относившихся к англичанам; и при дворе Генриха он пользовался гораздо большим уважением, чем при французском или бургундском. Он-то и брат его Сен-Поль были самыми ближайшими родственниками Эклермонды и от них Джемс узнал некоторые подробности о молодой девушке.
Мать Эклермонды наследовала обширные поместья в Гено, а отец ее – во Фландрии. Всеми ими в настоящее время управлял епископ. Подобно государственным людям из белого духовенства, епископ терпеть не мог монашествующую братию, и при первой же возможности удалил свою хорошенькую племянницу из Дижонской обители, где она получила воспитание. Он хотел ее выдать замуж, но брат его, граф де Сен-Поль, в свою очередь, возымел желание выдать ее за своего второго сына, несмотря на то, что тот был еще в младенчестве, а герцог Бургундский рассчитывал женить на ней своего сводного брата. Эклермонда всегда находила способы отклонить от себя искателей своей руки, но когда граф Бургундский соединился с графом Брабантским и оба стали угрожать ей, то она не нашла ничего лучшего, как воспользоваться положением графини Жакелины и спастись бегством.
Можно себе представить, как этим поступком Эклермонда рассердила своих родственников, вообразивших, что большие поместья молодой девушки теперь непременно попадут в руки английских монастырей или же какому-нибудь ненавистному для них лорду. Узнав же о намерениях Джемса, Туренский епископ несколько успокоился, так как шотландский король соглашался, за известное вознаграждение уступить графу Сен-Полю часть поместий молодой фламандки. Оставался один герцог Бургундский, – согласие его было несколько сомнительно, – но в крайнем случае можно было и обойтись без него.
Вследствие вышесказанного, епископ, всякий раз как бывал в лагере, благосклонно относился к Малькольму и общался с ним, как с будущим родственником.
При таких-то обстоятельствах, не было бы глупо со стороны Малькольма бросить все и отправиться в противный лагерь, чтобы присоединиться к Патрику Драммонду? А все-таки были минуты, когда он думал, что облегчит свою совесть от тяготевшего на ней гнета, если порвет с нынешних образом жизни и, признавшись Патрику, укроется в какой-нибудь обители, чтобы исполнить первое стремление своего сердца.
Но он не имел на это права: находясь при короле, долг запрещал ему покинуть свой пост, и он, с некоторым самодовольством, думал о жертве, приносимой им своему владыке.
– Посмотри, – сказал Генрих, входя к Джемсу, – я отыскал свою печать! Она осталась в одной из моих испанских перчаток. Большое спасибо всем, кто так усердно искал ее.
Но Малькольм, все еще сердившийся на Генриха, не обратил на благодарность короля ни малейшего внимания, и отошел подальше от него, в то время, как Джемс ответил:
– Я бы советовал тебе уничтожить одну из этих печатей во избежание какого-нибудь подлога. Дай-ка мне эту, я сейчас раздавлю ее рукояткой своего меча.
– Право, – сказал Генрих, улыбаясь, – тебе хочется похвастаться своей силой, мессир-железная рукавица! Но, нет, господин шотландец, я не позволю тебе уничтожить английский герб! Впрочем, кольцо это стало так велико мне, что я не решусь надеть его до тех пор, пока не потолстею в Париже.
– Гарри, – начал Джемс, видя веселое расположение короля, – ты глубоко оскорбил моего маленького Малькольма, – ведь у него северная кровь, – он никак не может переварить твоего кулака!
– Не дурно, право, со стороны твоего монаха! Кинулся грабить при первом попавшемся случае! – сказал Генрих улыбаясь.
– Мы со временем сделаем из него что-нибудь порядочное, – возразил Джемс. – Он почувствовал в себе силу, и не может совладать с ней. В скором времени он войдет в свою колею.
– Ты говоришь, как истый шотландец. Клянусь честью, ты был бы первым разбойником в свете, Джемс, если бы мы не занялись твоим воспитанием. Что же требуешь ты от меня для своего протеже? Сказать, что я по ошибке ударил его? Я не солгу, потому что если бы я узнал его, я бы так поколотил его, как в состоянии была бы вынести его хиленькая комплекция.
– Если ты любишь меня, Гарри, скажи ему что-нибудь, чтобы успокоить насчет ложного стыда, унижающего молодого человека в собственных глазах.
– Стыдиться он должен своего поведения, а не моей оплеухи! – возразил Генрих.
Впрочем, находясь в хорошем расположении духа, он нашел случай сказать юноше:
– Милорд де Гленуски, я ударил вас нечаянно. Во всяком случае, я должен заметить, там было не место не только для принца, но и для всякого порядочного человека, иначе ни чья рука не коснулась бы моего гостя, родственника моего брата-короля! Признавая, что вы, вместе с моим пылким Перси, поверили глупому вымыслу об измене, все-таки позвольте заметить, что не было еще взятого города, чтобы какой-нибудь негодяй для своих выгод не пустил молву об измене; молву эту подхватывают сотни дураков, а за сим начинается грабеж и всякие бесчинства. И всякого, кто преступит мое приказание не трогать обывателей, я накажу строжайшим образом! Вы оба получили заслуженное; надеюсь, что впредь будете более сдержанны!
Малькольму ничего более не оставалось, как преклонить голову; он пробормотал что-то сквозь зубы, и не ответил даже на дружеское пожатие короля, на что тот, нахмурив брови и пожав плечами, промолвил:
– Злопамятная тварь! Для шотландца прошедшее никогда не останется прошедшим! – и отвернулся, чтобы более не думать о таких пустяках.
Джемс, удивленный, что после такого объяснения короля, дело Малькольма не прояснилось, спросил, неужели он и этим еще не доволен?
– Есть от чего! – ответил тот хмуро.
– Уверяю тебя, – сказал Джемс, – что во всем мире нет короля, ты даже не найдешь человека из тысячи простых смертных, кто бы, подобно Генриху, решился на такое искреннее признание. Я даже не ожидал этого от него, – но теперь он надеется скоро свидеться с королевой, и сердце его переполнено счастьем и нежностью.
Малькольм на это ничего не ответил, и Джемс несколько озадаченно посмотрел на него. Действительно, юноша был искренно привязан к нему; но если Джемс взял его к себе в товарищи, то только потому, что думал найти в нем человека, стоящего выше предрассудков того времени. В настоящее же время, вместе с его физической слабостью исчез и признак возвышенных чувств. Энергия, овладевшая Малькольмом, совершенно не походила на рыцарскую доблесть, великодушную и снисходительную, служащую отличительной чертой обхождения Генриха и его братьев, – то была какая-то сумрачная и упрямая гордость, отзывающаяся дикой вольностью Шотландии.
