Густав Эмар - Каменное Сердце
— Прежде чем отвечать, прошу вас, дон Торрибио, объясниться яснее.
— Сейчас я это сделаю. Испанцы опасаются, что после восстания индейцы начнут истреблять белых. Мой брак с мексиканкой будет служить залогом мира, гарантирующим испанцам в дальнейшем свободу торговли и прочих сношений, которые мы установим с ними. Каковы бы ни были возражения старейшин индейских племен, Тигровая Кошка и я не сойдем с избранного нами пути. Поэтому прошу вас, сеньорита, честно и прямо ответить на вопрос: вы действительно решили отдать мне вашу руку?
— Какая необходимость сейчас обсуждать столь важный вопрос? — ответила она. — Разве вы не уверены во мне? Дон Торрибио нахмурился.
— Всегда один и тот же ответ. Дитя, вы играете со львом. Если я не взял бы вас под защиту в эту неделю, вы были бы убиты. Неужели вы думаете, что мне неизвестны ваши уловки и что я не вижу ваших намерений? Вы затеяли опасную игру и сами угодили в расставленные вами сети. Вы целиком в моей власти. Теперь я диктую свое условие: завтра вы обвенчаетесь со мною. Залогом вашего повиновения будут служить головы дона Педро и дона Фернандо.
Схватив хрустальный графин со свежей водой, он наполнил свой стакан и разом опорожнил его.
— Через час, — продолжал он, так грохнув стаканом по столу, что он разлетелся вдребезги, — начнется торжественная церемония. Вы должны стоять рядом со мной.
— Я там буду, — спокойно ответила донна Гермоса.
— Прощайте, — все так же мрачно сказал он и вышел, бросив на нее холодный взгляд.
Донна Гермоса быстро поднялась и, налив из графина воды, прошептала:
— Дон Торрибио, дон Торрибио, ты же сам сказал: пока несешь чашу к устам, ненароком можешь ее разбить. Или жаждущий умереть…
— Пора кончать, — сказал дон Педро.
По знаку дочери он вышел на террасу и поставил у балюстрады две жардиньерки с цветами. Должно быть, это было условным сигналом, потому что буквально через несколько минут Мануэла вошла в гостиную, говоря:
— Он здесь.
— Пусть войдет, — воскликнули одновременно дон Педро и его дочь.
Дон Эстебан вошел в столовую.
Дон Педро приказал донне Мануэле быть как никогда бдительной, тщательно запер двери и, сев возле молодого человека, вполголоса спросил:
— Ну, Эстебан, друг мой, что нового?
Главная площадь в этот день выглядела празднично. Огромная эстрада, обитая красным бархатом, возвышалась в самом ее центре.
На этой эстраде было установлено кресло красного дерева, справа от него — еще одно, поскромнее, а за ними полукругом стояли стулья.
Ровно в полдень, в ту минуту, когда солнце достигло зенита, пять пушечных выстрелов возвестили о начале торжественной церемонии.
В ту же минуту с разных сторон на площадь ступили племена апачей, составлявших армию Тигровой Кошки, в парадной одежде, под предводительством своих главных начальников.
Воинов было немного, не более полуторы тысячи человек, потому что, по индейскому обычаю, сразу после взятия президио добыча была отправлена по индейским селениям в сопровождении живущих в них индейцев. В торжественной церемонии участвовали только самые знатные воины, всей душой преданные Тигровой Кошке.
После победы над мексиканцами Тигровая Кошка не счел нужным держать при себе большое войско, тем более что оно немедленно соберется по первому сигналу.
Собравшиеся на площади индейцы построились в три колонны, четвертую составили появившиеся за ними вакеро, в количестве двухсот человек.
Индейцы были пешие и почти безоружные, если не считать заткнутые за пояс ножи. Вакеро же на конях были вооружены с головы до ног.
Оставшиеся в городе иностранцы, англичане, французы, немцы, испуганно выглядывали из окон домов, выходящих на площадь.
Индейские женщины, тоже пришедшие на торжество, в беспорядке столпились позади воинов, вытягивая шеи.
Перед эстрадой, у подножия наскоро сооруженного жертвенника в виде стола с глубокой выемкой, стоял главный колдун апачей в окружении колдунов низшего ранга. Все со скрещенными на груди руками, с опущенными вниз глазами.
Когда все заняли свои места, прозвучало еще пять выстрелов. И пышная кавалькада въехала на площадь. Возглавлял ее Тигровая Кошка, важно восседая на своей красивой лошади со знаменем в руках. По правую руку от него ехал дон Торрибио со священной трубкой, а позади на некотором расстоянии дон Педро, его дочь и другие почетные граждане города.
Тигровая Кошка сошел с лошади, поднялся на эстраду и стал пред большим креслом, но не сел в него.
Дон Торрибио помог донне Гермосе сойти с лошади и стал пред вторым креслом.
Лицо дона Торрибио, всегда бледное, сейчас покрылось красными пятнами. Он без конца отирал пот со лба и всячески старался скрыть внутреннее волнение.
Донна Гермоса стала позади отца в нескольких шагах от эстрады. Она также испытывала внутреннее волнение, нервный трепет то и дело пробегал по ее телу. Ее бледное лицо то и дело покрывалось лихорадочной краской. Она неотрывно смотрела на дона Торрибио.
Начальники апачей приблизились к жертвеннику. И в третий раз загремели пушечные выстрелы. Колдуны расступились, и взгляду присутствующих открылся лежавший на земле накрепко связанный человек.
Главный колдун обратился к толпе.
— Вы все, слушающие меня, знаете, по какому поводу мы здесь собрались. Наш дед Солнце благословил нас на правое дело, Ваконда вел нас в бою. Мы победили, как нам обещали месяц тому назад великие начальники. От имени Тигровой Кошки, нашего высокочтимого начальника, и от нашего собственного принесем же Властелину жизни жертву и попросим его не оставлять нас своим всемогущим покровительством. Колдуны, принесите жертву!
Колдуны схватили несчастного и положили его на жертвенник. Это был мексиканец-бармен, захваченный в плен при взятии старого президио, тот самый трактирщик, который фигурировал в одной из первых глав этого романа. Снедаемый жадностью, он не пожелал покинуть свой жалкий трактир и оказался в руках индейцев.
Между тем дону Торрибио становилось все хуже: глаза его наливались кровью, в ушах стоял звон, стучало в висках. Он вынужден был ухватиться за ручку кресла.
— Что с вами? — спросила донна Гермоса.
— Не знаю. Может быть, жар, а может быть, волнение. Мне не хватает воздуха, но, надеюсь, это пройдет.
Между тем с трактирщика сняли одежду, оставили только панталоны. Несчастный страшно кричал. Колдун приблизился к нему, размахивая ножом.
— Ах, это ужасно! — воскликнула донна Гермоса, закрыв лицо руками.
— Молчите! — прошептал дон Торрибио. — Так надо! Шаман, не обращая внимания на душераздирающие крики жертвы, хладнокровно прикидывал, куда лучше нанести удар, в то время как несчастный взирал на своего палача глазами, полными мольбы и ужаса.
