Александр Ян - Дело огня
Юноша выбрался. Пригнувшись за дверью глинобитного строения, они с Тэнкэном осмотрели опустевший сад, насколько это было возможно. Потом Тэнкэн прошептал:
— Выберемся мы отсюда или нет, ночных оставлять так просто нельзя. Стерегите здесь, я сейчас, — и он нырнул обратно в погреб, Кэйноскэ и слова ему сказать не успел.
Некоторое время оттуда слышались звуки, не оставившие Кэйноскэ сомнений в том, что хитокири повредился рассудком: он рубил трупы. Когда он вернулся, Кэйноскэ промолчал: о чем говорить с сумасшедшим?
Конечно же, Сида оставил троих человек стеречь усадьбу. И конечно же, им двоим эти увальни были не соперники.
Убив их, Тэнкэн прошел на задний двор, выгнал из кухни визжащих служанок, набрал углей в железный совок и бросил их на солому в пристройке, где они прятались под полом. Солома занялась, Тэнкэн поднял с пола пучок и запалил в нескольких местах крышу, а потом и с крыши взял горящий жгут, зашагал к господскому дому. Кэйноскэ последовал его примеру: выхватил головню и побежал с нею в молотильный сарай, что утром сделался местом его мучений.
Через минуту пылало почти все поместье. Остановить двух сумасшедших с мечами никто не решался, из слуг на подворье остались одни только женщины, у которых не было сил погасить пожар — только какую-то утварь успевали они вынести из занимающегося дома.
Солнце, почти зримо ползущее к горам в час Петуха, светило еще ярко и жарило вовсю, так что огонь почти растворялся в его лучах. Дыма поднималось не так уж много, и казалось, что дом тает от жары, что именно солнце пожирает его, забирает к себе с легким пеплом…
— Бежим, — Тэнкэн дернул его за рукав, и Кэйноскэ понял, что засмотрелся на огонь, очарованный, подобно художнику Ёсихидэ[70].
Он встряхнулся и побежал прочь за Тэнкэном, кусая губы.
От ворот усадьбы вниз вела дорога — но с этой дороги беглецы сразу же свернули, вскарабкались вверх по склону, продираясь прямо сквозь заросли, и там, тяжело дыша, упали между камней.
Отсюда усадьба просматривалась как ладонь, и Кэйноскэ увидел, как во двор вбегают этот мерзавец Сида и кое-кто из поисковой партии. Он не смог удержаться от тихого смеха, видя, как Сида мечется по двору. Да, поджечь поместье — это была прекрасная мысль: теперь вся сволочь, которую послали в горы гоняться за бродягами и за ними двумя, сбежится на пожар в попытке хоть что-то спасти.
— Вниз, — скомандовал Тэнкэн, едва они отдышались. — Нам нужно спуститься с гор до темноты, не то ноги переломаем.
— Не переломаем, — уверенно возразил Кэйноскэ. — Луна только-только на убыль пошла.
Тэнкэн молча развернулся спиной и скрылся в зарослях.
Почему он не боится поворачиваться ко мне спиной? — юноша ощутил внезапную обиду. — Неужели совсем не ставит в грош?
Он поспешил за хитокири и довольно скоро нагнал того, увязшего в колючем кустарнике. Кэйноскэ вдруг улыбнулся: видеть спасителя беспомощным оказалось куда приятней, чем слушать его командный тон.
Впрочем, выпутался Тэнкэн почти сразу.
— Что ты делал в доме отца? — поспевать за ним было трудно, болела спина, но Кэйноскэ гордость не позволяла жаловаться и просить, чтобы нежданный товарищ замедлил шаг. Он не ожидал, что хитокири ответит, просто давал о себе знать.
— Хотел уехать в варварские страны, учиться их наукам, — Тэнкэн оглянулся, сбавил ход. — Ваш батюшка изволили подарить книгу, чтобы ваш покорный слуга изучал язык, вот, — он приоткрыл кимоно на груди и показал затрепанный томик. — Он обещал устроить эту поездку… и тут его убили.
Помолчав, он добавил:
— Вы, конечно, изволили много пострадать, но нужно идти быстрее. Эти негодяи могут возобновить погоню в любой момент.
— Сам знаю, — огрызнулся Кэйноскэ. Его отчего-то коробило это вежливое обхождение. Тэнкэн, почти ровесник, как ни крути, враг, обращался к нему как младший к старшему, но Кэйноскэ понимал, что на самом деле эта почтительность принадлежит отцу, что это по отцовским счетам выплачивает беглый мятежник.
А еще в его самоуничижении таилось какое-то странное высокомерие. Словно ничто в этом мире не в силах вывести его из равновесия и заставить говорить по-человечески.
Кэйноскэ вдруг снова до дрожи захотелось его убить — как ночью. Убить или… да что это со мной? Как такие мысли вообще могут приходить в голову? Да, Тэнкэн смазлив, как девка, ну и что?
Тот, видно, что-то ощутил спиной — снова придержал ход и оглянулся.
— Ваш покорный слуга глубоко сожалеет о случившемся. Если бы он сразу понял, что это вы, он бы на месте противустал Ато и Сиде, помешав вашему пленению.
Кэйноскэ только фыркнул — на ответ не хватило дыхания.
По дну распадка, прорезавшего склон горы, бежал вялый ручеек, и юноши, как ни спешили, задержались напиться. Солнце указывало дорогу: там, куда оно клонилось, над сожженной столицей поднималось марево.
На закате юноши спустились к высохшим полям. Урожай риса с них уже сняли, воду спустили и развели огороды — но воды для полива не хватило, бегущие с гор ручьи высыхали, не доползали до каменных канавок, ведущих к грядкам. Огороды выгорели и побурели.
— Впереди тракт, — Тэнкэн всмотрелся вдаль. — И нам придется либо довольно много пройти по открытому пространству, либо держаться зарослей.
Затруднение Тэнкэна было понятно Кэйноскэ в полной мере: в зарослях уже залегла темнота, а идти в соломенных сандалиях по горам и так-то непросто, в темноте же недолго не то, что ноги — шею свернуть. И луна не поможет. А на открытом пространстве полей их увидят издалека.
— Рискнем, — сказал он, и решительно раздвинул руками стебли мисканта.
Откуда-то неподалеку донесся удар колокола — подавали сигнал к вечернему служению. Тэнкэн остановился, склонил голову и молитвенно сложил руки.
Кэйноскэ понял: если убивать его — то сейчас. Пока он погружен в себя и… невозможно красив. Вдруг подумалось — как прекрасна будет его голова в руках Хидзикаты. И какое-то время — на колу с табличкой «Тэнкэн, убийца». Нет, вряд ли его назовут «Небесным мечом» — напишут настоящее имя, Асахина. А потом в его глаза отложат личинки мухи, а из ушей покажутся черви… Некоторое время эта, «нечеловек» из прислужников палача, будет подкрашивать голову белым и красным, повторяя грим злодея в театре Кабуки. Обезображенные черты потеряют форму, но краска еще долго будет сообщать людям, что это убийца…
Кэйноскэ сделал шаг вперед, еще не поняв до конца собственные намерения — и от его сандалии, трепеща крылышками, порскнули во все стороны кузнечики.
Тэнкэн оглянулся.
