Поль Феваль - Карнавальная ночь
Когда господин герцог входил в приемную, сестра-привратница открывала Ните калитку в сад со словами:
– Принцесса, душечка, желаю вам приятно провести время.
Однако добавляла, бормоча себе под нос:
– Суета сует!
Дурнушка ли, красавица, эта малышка была принцессой. Семья де Клар проделала немалый путь с тех пор, как ее символы, посредством брачного союза появились на деревенском гербе Жулу. По линии матери, принцессы из рода Эптэнов, Нита имела право на обращение «ваше высочество».
Как только калитка отворялась, Нита с резвостью лани бросалась в сад, и, видит Бог, титул мало стеснял ее в движениях и поступках. Берегитесь, грядки и куртины!
Входя в приемную, господин герцог осенял себя крестным знамением, ибо на столе у стены под огромной картой, изображавшей Богоматерь милосердия, стояло распятие. Сестра-привратница говорила: «Прошу прощения, господин герцог», и пододвигала одно из трех кресел, всегда одно и то же, стоявшее справа у входа. Кресло ничем не отличалось от других, оно было так же набито соломой. Господин герцог садился и говорил:
– Сестра, не откажите в любезности уведомить мою тетушку, что я прибыл засвидетельствовать ей свое почтение.
Так было заведено. Сестра-привратница с поклоном удалялась. Господин герцог ждал.
Самое время присмотреться к нему поближе. Господин герцог был, по всей видимости, более, нежели дворянином; он был, в полном смысле этого слова, важным сеньором и, даже более того, баловнем судьбы, ибо немного вы встретите во Франции важных сеньоров, пользующихся столь разнообразными благами. Можно сказать, что звания генерала дивизии и пэра Франции почти ничего не прибавили к достоинству господина герцога. Он был невероятно богат и обладал всеми титулами и званиями, какие только можно вообразить. Его честолюбие, последняя утеха многих на склоне лет, пребывало в бездействии: господину герцогу более нечего было желать.
И, однако, в те мгновения, когда его никто не видел, лицо господина герцога выражало горькую тоску и уныние.
Если вы захотите ощутить весь ужас и бессмысленность мирской суеты, приглядитесь поближе к человеку, достигшему вершин богатства и славы.
Но как весело резвится среди грядок Нита, принцесса, дикарка! С каким аппетитом она лакомится!
По истечении четверти часа, ни минутой раньше, ни минутой позже, дверь, ведущая в покои, отворялась и на пороге появлялась настоятельница собственной персоной.
– Господин герцог, – говорила она, – наша дорогая матушка Франсуаза Ассизская сейчас будет.
Герцог вставал и делал шаг вперед. Настоятельница отходила в сторону, освобождая дорогу величественной даме, чье бледное лицо под монашеским головным убором смутно напоминало черты герцога и Ниты. Дама останавливалась у стола с распятием и говорила:
– Мой дорогой племянник, я всегда рада вас видеть.
После этих слов настоятельница удалялась. Так было заведено.
Герцог, стоя по другую сторону стола, осведомлялся у пожилой монахини о ее здоровье. Разговор шел, расписанный как по нотам или словно дипломатическая беседа, когда все слова известны заранее.
По истечении десяти минут, строго по часам, пожилая монахиня со вздохом произносила:
– Прежде чем вы покинете меня, мой дорогой племянник, я желала бы знать, нет ли у вас новостей о вашем старшем брате, моем племяннике Раймоне, генерале дивизии на службе у Бонапарта, или же – если он умер, как я опасаюсь, – о его вдове и потомстве?
– Никаких новостей, – печально отвечал господин герцог.
Получасовой визит герцога подходил к концу. Входная дверь отворялась, и сестра-привратница приводила Ниту, раскрасневшуюся от беготни в саду. Ните позволялось больше, чем ее отцу. Она огибала стол с распятием, и пожилая монахиня, осенив девочку крестным знамением, целовала ее. Так было заведено.
В этом поцелуе чувствовалось глубокое почтение со стороны девочки и глубокая нежность со стороны затворницы. Попрощавшись жестом с герцогом, монахиня говорила, переступая порог:
– Да благословит вас Бог, мой дорогой племянник. Надеюсь, в следующий раз вы принесете мне известия о членах нашей семьи.
Привычный ход визита никогда и ничем не был нарушен. Затем четверка лошадей, отбивая дробь по мостовой, пускалась в обратный путь с улицы Нотр-Дам-де-Шан на улицу Сен-Доминик, где у герцога был особняк.
Теперь вы понимаете, почему листок бумаги, найденный в кармане умирающего, с написанными на нем карандашом различными наследственными именами герцога де Клара произвел столь сильное волнение в монашеской обители.
Волнение расходилось кругами и, наконец, достигло уединенной кельи, где мать Франсуаза Ассизская молилась о даровании ей покоя. Вот уже год как пожилая монахиня не покидала своей комнаты. Последние два визита господина герцога были отклонены. Племянник каждый раз отсылал тетушке записку, содержавшую, помимо уверений в почтении, лаконичную помету: «Никаких известий».
Келья монахини была пуста и удовлетворила бы отшельника, если бы не причуды человеческого сердца. Над кроватью без занавесок висел богатый эмалевый картуш в виде кропильницы. В него был вделан ромбовидный щит, чья форма свидетельствовала о том, что он принадлежит женщине. На золотом щите был изображен лев в обрамлении двойной гирлянды цветов. Знамя Стюартов! Оборвав связь с миром, дочь королей не могла расстаться с прошлым, когда ее предки восседали на троне.
Над кропильницей помещалась выцветшая миниатюра – портрет молодого и очень красивого мужчины в генеральской форме времен Империи. Оригинал или копия этого портрета украшала бедный, очаг мадам Терезы, матери Ролана.
За исключением этих двух предметов, стены кельи были совершенно голыми. Каждый вечер, прежде чем лечь спать, мать Франсуаза Ассизская созерцала щит и. портрет, полагая такое занятие достойным завершением дня, наполненного молитвами.
Когда сестра-послушница, приносившая еду монахине, рассказала ей о том, что творится в приемной, та в ответ не произнесла ни слова. Сестра-послушница решила, что матушка не в себе и что преклонный возраст затуманил ее ум.
Следующие два дня пожилая монахиня продолжала хранить молчание по поводу чрезвычайного события, потрясшего обитель. Но на утро третьего дня она сказала сестре-послушнице:
– Если молодой человек не умер, то ему пора заговорить.
– Молодой человек жив, но он не говорит, – ответила сестра, изумившись здравомыслию старухи. – Следователь уже три раза приходил, добиваясь от него показаний.
– А! – отозвалась матушка Франсуаза Ассизская. – Следователь!
– Он лежит в постели, не шевелясь, не подавая голоса. Наверное, он без сознания, – продолжала сестра. – Я никогда не видела такого красивого молодого человека.
