Михаил Голденков - Три льва
— Скажите, где я? Что с моими товарищами?..
Вскоре старичок закончил осмотр, размотав повязку на голове Кмитича, мило улыбнулся в очередной раз и без всяких слов переводчика удалился. Ушли и янычары, все время визита стоявшие, как изваяния, у двери. Не успел Кмитич опомниться, как двери вновь распахнулись, и три девушки в чадрах принесли подносы с едой. На одном подносе был зажаренный фазан, украшенный перьями, на втором фрукты — виноград, хурма, персики, а на третьем — некое питье в кувшине. Поставив все это к ногам Кмитича, девушки поклонились и мелким шагом удалились, не сказав ни слова. Хотя что они могли сказать!
Кмитич, почувствовав изрядный голод — «И сколько же дней я не ел?», — набросился на еду, запив все душистым чаем, который ранее никогда не пил, считая чай, как считал и Михал, азиатской дурью. После сытного обеда полковник почувствовал себя гораздо лучше, вялость и усталость пропали… Вновь появились три девушки и унесли пустые подносы, теперь перед Кмитичем поставили глубокое блюдо с водой для мытья рук…
«Что ж, со мной обходятся более чем благородно, — удивлялся оршанский князь, — но это и настораживает. Что-то тут все далеко не просто…»
День закончился. Больше никто не тревожил Кмитича, и он уснул, хотя сон долго не шел к оршанскому князю: слишком уж много мыслей толкалось в его голове.
Утром следующего дня девушки вновь принесли еду, только уже вместо жареного фазана была индейка, которую Кмитич едва одолел наполовину. Затем его отвели в ванную комнату. Ну а еще через час пришли янычары и дали понять, что Кмитичу нужно идти вместе с ними.
— Надеюсь, не на казнь, если уж меня так сытно кормили, — улыбнулся янычарам Кмитич, но те, похоже, не понимали русского языка: ни киевско-русинского, ни, тем более, литвинского.
Кмитича вели недалеко, по широкому арочному коридору, украшенному тонким орнаментом и чудной работы лепниной. Вскоре перед ним распахнулись широкие бирюзовые двери, и его, слегка подталкивая, ввели в наполненную ритмичной музыкой большую залу, богато украшенную расписными персидскими коврами. Вокруг курились благовония, в центре этого великолепия сидел человек в высоком белом не то тюрбане, не то шапке-колпаке с четками в руках. Две огромных темно-коричневых кисти торчали по краям его диковинного высоченного головного убора, а третья кисть, размером с половину лица самого человека, свисала у виска. Зеленый халат был отделан темным мехом. Две девушки, сидя по-турецки в углу залы, играли на арфе и бубне, а третья задавала ритм, хлопая в ладоши. Головы женщин, играющей на арфе и хлопавшей в ладоши, были покрыты платками, поверх которых были надеты колпаки, перевязанные лентами. У девушки, играющей на бубне, колпак отсутствовал, но голову покрывал белый платок. Перед человеком в огромном головном уборе танцевали еще три девушки с оголенными животами и закрытыми лицами. Они соблазнительно передергивали бедрами, мелко трясли животами, не останавливаясь в танце, глубоко приседали на корточки, тряся упругими круглыми ягодицами под цветастыми шароварами (у каждой шаровары были разного цвета: желтые, голубые, красные), выпрямлялись, вновь трясли животами, плавно, словно змеи, извивались их оголенные руки… Кмитич аж забыл, где он находится. С открытым ртом он смотрел на чарующий чудо-танец этих сказочных танцовщиц. Ничего более грациозного и соблазнительного он еще в своей жизни не видел. «Разве у нас такое где есть?» — думал ошарашенный полковник…
Он даже забыл про мужчину в центре, который медленно перевел взгляд с танцующих на Кмитича и тут же поднял руку. Музыка враз смолкла, танцовщицы замерли, Кмитич очнулся. Человек («Не иначе сам султан», — подумал Кмитич) сделал второй короткий жест — и музыкантши с танцовщицами удалились, приняв на бегу полусклоненную позу. Осталась лишь охрана — высокие янычары с огромными саблями — да уже знакомый молодой переводчик.
Человек в большой чалме с огромными кистями указал на место перед собой, и Кмитич прошел, сев напротив. Вторым жестом человек указал на разложенные по блюдам и вазонам фрукты и какие-то чисто турецкие сладости. «Интересно, он заговорит когда-нибудь?» — подумал Кмитич, кивнул в знак благодарности и взял с подноса яблоко.
— Великий султан Мехмед Четвертый приветствует тебя, о русский князь Самуэль Кмитич, наш дорогой гость, — произнес наконец-то переводчик.
— Вы знаете, как меня зовут? — приподнял удивленно брови Кмитич.
— Нам все о вас известно, — через переводчика сказал султан, мягко улыбнувшись. Это был мужчина, судя по виду, примерно одного с Кмитичем возраста, с загорелым лицом с приятными правильными чертами, худощавый и стройный. Его голос также звучал достаточно мелодично и приятно. «Пожалуй, у турок красивый язык, — подумал Кмитич, вслушиваясь в мелодию незнакомой ему речи, — по крайней мере, красивее, чем тарабарское лопотание финнов, мордвинов и прочих вепсов-московитян». Гость? Значит, гость… Кмитичу это понравилось — это означало, что здесь он временно и сможет уйти, когда захочет. От сердца слегка отлегло.
— Я тоже рад лично познакомиться с господином султаном, — ответил, приободрившись, Кмитич, — и у меня сразу вопрос: где я нахожусь и и как долго? Что случилось в Каменце и живы ли паны Володыевский и Потоцкий?
Султан улыбнулся так, будто Кмитич спросил что-то либо смешное, либо запретное.
— Я рад, что вы интересуетесь здоровьем и жизнью ваших товарищей, ибо у нас тут по этому поводу были кое-какие подозрения, которые вы, пан Кмитич, мы надеемся, рассеете.
— Какие сомнения?
Но султан не спешил отвечать на вопросы Кмитича.
— Если вы ничего не помните, а вы и не можете помнить, то я вкратце вам расскажу, — заговорил султан, прожевав и проглотив пару виноградин.
— Итак, мой уважаемый князь Кмитич. 27-го августа по вашему христианскому календарю в городе прогремел взрыв. Даже два взрыва. Взорвался склад с порохом. Как нам говорил ваш пан Маковецкий, взорвалось около двух сотен бочек пороха. Во дворе в это время находилось около пятисот человек.
— Это так, — вставил Кмитич, но понял, что зря: перебивать султана — плохой тон.
— Мы, конечно же, подумали, что русины это сделали нарочно, чтобы не отдавать нам Старый замок. Однако после тщательного расследования выяснили, что пожар произошел на складе самопроизвольно. Многие из ваших говорили, что это был несчастный случай, но не провокация. Да и смысла в провокации особого не было, если учесть, что так много погибло именно ваших людей, а моему войску взрыв не причинил никакого вреда.
