Поль Махалин - Крестник Арамиса
— Мадам герцогиня Бургундская мне показалась немного… как бы выразиться, чтобы не проявить неуважения?.. — говорил Элион. — У нас в провинции сказали бы: дама довольно легкомысленная, а ведь она должна однажды надеть королевскую корону…
Девушка немного смутилась.
— Принцесса, — ответила она, — не менее женщина, чем другие. Надо ей простить чуточку кокетства… Ах если бы вы знали, как она добра! Попросила господина де Бриссака помочь вам встретиться с его величеством… И пообещала устранить препятствия, могущие помешать нашей свадьбе… Все это в знак благодарности за то, что вы для нее сделали.
— Не стоит говорить о подобной безделице!.. Другой поступил бы так же на моем месте… Черт возьми! Она может рассчитывать на меня всю жизнь. Единственная помеха — это то, что я не герцог. — И, помолчав, добавил: — Какое это, должно быть, страдание, когда сомневаешься в том, кого любишь!
Девушка нахмурила брови и тяжело вздохнула.
— Да, — пробормотала она, — и я жестоко страдала какое-то мгновение сегодня утром.
— Вы?
— Из-за новой фрейлины ее высочества, этой иностранки. Ваши глаза остановились на ней так надолго!..
— Кто она — итальянка или испанка? Маркиза или графиня де Санта-Кроче или де Санта-Круз?.. Не помню точно.
— Вам даже известно ее имя!
— Кто-то рядом произнес его… Подле меня кудахтала стайка напомаженных кур… — И, чтобы отвлечь Вивиану от грустных мыслей, он сказал: — А если бы я спросил, что делал около вас этот Гульельмо Кастанья…
— Ах! Вы видели…
— Видел этого гонца дьявола, проникшего в ваше окружение, — и почти испугался за свое счастье… Презренный намеревался выполнить некое неблаговидное поручение… Какая-то любовная записка мелькнула в его руке… Может быть, хлопоты о свидании или что-то подобное…
— Господин де Жюссак, — произнесла Вивиана внушительным тоном, — тайны моих подруг мне не принадлежат!..
— Но я хочу знать! Ведь я тоже ревнив, в конце концов!..
— Ревнивы! — воскликнула Вивиана. — Вы ревнивы?! Это правда?.. — И, весело захлопав в ладоши, сказала: — Вот я и успокоилась теперь… Вы ревнивы!.. Значит, действительно любите меня!
Она простодушно подставила барону лицо для поцелуя.
— Я тоже, — вздохнула она, — люблю вас до безумия… Потому что очень ревновала, когда ваши глаза покинули меня и остановились на этой женщине.
Вивиана изменилась в лице.
— Она пугает меня своей бледностью призрака и глазами, пронзающими, как пули… — покачала она головой. — Мадам герцогиня была не права, приняв ее… В ней есть что-то роковое!
Вивиана спрятала голову на груди у барона и поэтому не могла видеть волнения на его лице. Элион в исступлении, в котором было бы несправедливо подозревать неискренность, повторял, все крепче сжимая ее в объятиях:
— Нет частицы в моем существе, которая бы не принадлежала вам, моя Вивиана! И клянусь Богом, что эта женщина никогда не будет помехой нашему счастью.
Беседуя, они шли наугад по огромному парку, где гуляли и другие влюбленные пары, ища уединения и тишины. Сначала молодые люди поговорили о прошлом, потом приступили к настоящему и кончили будущим. Время бежало быстро. Смеркалось, и густой туман спускался в аллеи парка и темной пеленой застилал королевский дворец. Из полей донесся барабанный бой гвардейцев.
Юная пара словно очнулась от прекрасного сна.
— Король возвращается, — сказала Вивиана. — Бегу догонять свою госпожу…
— Мне тоже пора, — ответил господин де Жюссак, — я стою в карауле вечером во дворце во время королевской игры.
— Встретимся там. Я буду рядом с ее высочеством. — И, высвобождаясь из его объятий, мадемуазель де Шато-Лансон сказала: — Побудьте здесь еще немного. Не надо, чтобы нас видели вместе.
И она побежала к дворцу. Обернувшись, Вивиана послала воздушный поцелуй своему возлюбленному.
Элион сел на скамейку, погруженный в мечты о скором счастье. Однако что-то его тревожило, и он едва не крикнул Вивиане вслед: «Берегитесь незнакомки!»
Элион долго сидел в задумчивости, наконец встал и встряхнулся, желая сбросить с себя тяжелые мысли.
— Дьявольщина! — ворчал барон, идя по тропинке. — Обожаю маленькую Вивиану… А раз я ее так люблю, некого бояться… Она — мой ангел-хранитель.
Во дворце одно за другим загорались окна.
А в это время на террасе, облокотившись на балюстраду, стоял человек, и казалось, кого-то ждал. Очевидно, незнакомец желал остаться неузнанным: широкополая шляпа, надвинутая на глаза, и поднятый воротник плаща скрывали его лицо.
Вдруг послышались шаги, и господин де Жюссак, волею случая оказавшийся свидетелем этой таинственной сцены, замер. Мимо него быстрыми шагами прошла женщина в длинной накидке с капюшоном и подошла к незнакомцу. Оба не заметили Элиона, тот стоял в тени апельсиновых деревьев, украшавших террасу.
— Ну? — спросил незнакомец.
— Она согласилась…
— Наконец-то!..
— О, все это не без колебаний, не без борьбы и ужимок… Но письмо произвело эффект… Нет такой глупости, какую женщина, это слабое, изменчивое создание, не совершила бы ради мужчины, который клянется отдать за нее жизнь.
— Когда же свидание?
— Сегодня вечером, во время королевской игры.
— Вот это как нельзя лучше! А место действия этой новой шалости?
— Маленький домик на улице Сен-Медерик, как обычно.
— Великолепно, вы ангел.
Женщина презрительно передернула плечами.
— Не благодарю за любезность, маркиз… Мне все равно: «дьявол» или «ангел». Что вы собираетесь сделать с этим ангелом, вы и господин дю Мэн?
Они направились к дворцу. Элиону показалось странным, не дама приняла руку кавалера, а, наоборот, этот последний, которому было трудно идти, принял поддержку дамы.
Барон остался на террасе один. Голос этой женщины он узнал его!..
Голос Арманды де Сент-Круа!
Что ж, после всего случившегося ничего удивительного в этом нет. Неожиданно другое: мужской голос принадлежал господину де Мовуазену. Непостижимо, как противник, которого он оставил умирающим у синьора Кастаньи, так быстро оказался на ногах.
«Чепуха какая-то! Этого быть не может!.. Или я схожу с ума?..» — терзался крестник Арамиса, отправляясь на пост к своим товарищам гвардейцам под своды зала, где через сорок четыре года Людовик XV получит легкое ранение от перочинного ножа Дамьена.
«Улица Сен-Медерик» — эти три слова раздавались в ушах барона как похоронный звон. Настроение у него было мрачное. Что-то подсказывало ему, что на этой улице — название ее он слышал впервые, — именно там будет сыгран самый важный акт его жизненной драмы.
