Владислав Хапров - Ватажники атамана Галани
Гольшат заварила Галане с утра крепкого чая, и он пил его с клубничным вареньем, несколько горшков которого привезли недавно его братки, захватив под Камышином монастырскую лодку. Водки и вина атаман, в отличии от своей отчаянной братии, не употреблял, и многие поговаривали, что татарка колдовскими чарами заставила его тайно принять магометанскую веру.
Девушка ласковой кошкой свернулась на подушках рядом с атаманом.
— Мне сегодня приснился тревожный сон, — говорила она. — Будто бы хитрый и подлый волк вышел ночью на охоту. Он подкараулил тебя, дождался, пока ты уснешь, и вцепился зубами в горло.
— Да таких волков, люба моя, пруд пруди, — ответил Галаня. — Далеко ходить не надо. Ванька Захаров из кожи вон лезет, чтобы настроить братков супротив меня. Но ничего у него не выйдет. Я всегда готов к удару в спину. Только от одного человека я не жду его. От тебя. И если ты всё же нанесёшь этот удар, ну что ж, твой Аллах тебе судья, и значит нет на свете настоящей любви и верности.
— Я никогда не предам тебя, — произнесла Гольшат. — Если ты умрёшь, я тоже умру.
Тут в юрту просунулся невысокий сухощавый паренёк помощник кузнеца Осташка.
— Лёшка вернулся, — доложил он. — Привёз большущую пушку и толмача. А ещё явилась филинова маруха Дунька Казанская со своей шайкой. Дозорные их чуть не укокошили.
— Ума нет, дай только бы пострелять, да огневой запас попусту извести. — буркнул Галаня. — А чего же сам Филин вместе с Дунькой не пришёл?
— Говорит, болен он.
— Интересно, чем же он таким заболел, что не желает разделить с товарищем тяготы похода. Айда узнаем.
Мы с Лёшкой Кортневым стояли на площади перед галаниной юртой. Рядом с нами топталась кучка вооружённых до зубов оборванцев, возглавляемых той самой рыжей девицей, которая заманила меня в ловушку в Казани. Вооружена она была четырьмя пистолетами, висевшими на кожаной портупее и солдатским палашом. Увидев её я с перепугу едва не выдал себя. Решил было, что конец мне пришёл. Однако Дунька безразлично скользнула по мне взглядом и отвела глаза, не признав. Да и как было признать. Раньше я был полноват и рыхл, причиной чего являлся сидячий образ жизни. Я коротко стригся и не носил ни усов, ни бороды. Теперь же я стал мускулист, загорел чуть ли не до черноты и зарос космами как лесной медведь. К тому же я больше не сутулился, что было достигнуто Матвеем Ласточкиным совершенно изуверскими методами, изменил походку и манеру держать себя, переняв их, насколько было возможно, у Васьки Дьяка. Ей-богу, я и сам бы себя не признал, если бы увидел со стороны.
Галаня, одетый в великолепный кафтан из шитой золотом парчи, вышел из юрты и уселся на невысокий пенёк. Это был человек высокого роста, вида очень благообразного. Он ни чуть не походил на жестокого душегуба-разбойника. Волосы и борода его были цвета вороньего крыла, ухоженные и завитые. И хотя в них тут и там проглядывала седина, вряд ли ему было больше тридцати лет. Борода почти скрывала уродливый шрам, пересекавший нижнюю половину лица, полученный им в сражении с турками.
По правую руку атамана стала Гольшат, очень красивая, высокая, хрупкая девушка, одетая в шаровары и пёстрый бухарский халат. Её светлые волосы были заплетены в множество тонких косичек и сверху прикрыты маленькой шапочкой. А зелёные с прищуром глаза, казались воротами в иной мир, полный всякой тёмной нерусской жути.
По левую руку Галани застыл немой кат Вакула с длинным бичом на плече, которым он мог сбить с человека комара, не поцарапав кожи.
— А-а, Дунька Казанская, наслышан я о тебе от товарища моего, помещика Филина, — сказал Галаня, обращаясь к рыжей разбойнице. — А чего он сам не пожаловал в мой стан? Обещался ведь со мной на Хвалынь сбегать.
— Нездоров он, — ответила Дунька.
— Что ж такое с ним приключилось?
— За тебя пострадал.
— Это как?
— Прослышали о тебе, Галанюшка, в самом Санкт-Питербурхе, и послали тайного человека, чтобы извести со света. Только Антоша об этом узнал, и того фигариса по дороге порешил. Однако и сам целым не ушёл. Фигарис ему по голове стукнул, да так, что я думала, помрёт. Сейчас он почти поправился, только слаб ещё для заморских походов.
— Ловкий наверное был фигарис, коли Филину смог черепушку проломить, — вставила Гольшат.
— Это точно, — буркнул Галаня и снова обратился к разбойнице. — А правду рассказывают, Дунька, что ты в драке так свирепа, что не один мужик не может с тобой управиться?
— Проверь, — смело ответила Дунька.
— Чего ж не проверить, проверю.
Галаня поднялся, задорно скинул с себя кафтан, снял турецкий ятаган. Дунька бросила на землю пистолеты и палаш.
Весть о том что Галаня будет биться на кулаках с Дунькой Казанской моментально облетела казаков и все кто был поблизости сбежались посмотреть на это диво.
Поединок походил на драку медведя с рысью. Галаня бросился на девушку, пытаясь обхватить её руками, но та юркнула у него между ног, ударив каблуком сапога в самое чувствительное мужское место, а, оказавшись сзади, прыгнула ему на спину и хлопнула ладонями по ушам. Ошалевший от боли Галаня упал на одно колено, но тут же поднялся и сильным рывком отбросил Дуньку саженей на пять. Он замахнулся своим страшным кулачищем и, пожалуй, убил бы девицу, но та ловко увернулась от удара и вцепилась ему в руку зубами. Атаман взвыл и ударил её другой рукой. Рыжая разбойница оглушенная отлетела в сторону. Галаня с видом победителя, направился к ней. Но Дунька неожиданно вскочила на ноги, разбежалась и ударила атамана головой промеж рёбер, сбив его с ног. Оба рухнули на землю, не в силах больше драться друг с другом.
— Будешь у меня сотником, — прохрипел Галаня.
Он поднялся, отряхнул пыль с одежды и снова уселся на пенёк.
— Ну а ты, Лёшка, привёз пушку?
— Привёз атаман, — ответил есаул. — Надо бы только лафет для неё смастерить.
— Этим Мишка займётся. Кстати, Осташка сказал, что ты и толмача раздобыл. Это часом не он? — Галаня указал в мою сторону.
Лёшка вытолкнул меня вперёд.
— Он самый. Звать Васькой Дьяком.
— Это тот, про которого Данила Мельник сказывал, будто они вместе в нужнике от солдат прятались?
— Ага.
Тут я заметил, что Гольшат пристально разглядывает меня. И очевидно я не вызвал у неё ни доверия ни симпатии. Она наклонилась к Галане и зашептала ему что-то на ухо. Атаман недобро усмехнулся.
— А клянёшься ли ты верно служить мне? — вдруг спросил он.
— Клянусь, — поспешно ответил я, чувствуя неладное. А вдруг татарская ведьма раскусила меня?
— Тогда скрепи клятву кровью, — торжественно произнёс Галаня. — Положено у нас так. Вакула, приведи поручика.
