Роман Кожухаров - Штрафбат под Прохоровкой. Остановить «Тигры» любой ценой!
XXV
Вот Зарайский такие разговоры считал дедушкиными сказками и полным бредом. Хорошо подвешенным языком он аргументированно доказывал, что им, бойцам Рабоче-крестьянской Красной Армии, живущим и сражающимся в великую эпоху материализма и отстаивающим идеалы великого сталинского учения и марксизма-ленинизма, стыдно даже прислушиваться к разным суевериям и досужим домыслам, а уж тем более в них верить.
Свою доблестную тираду Зарайский сопровождал демонстративным поглядыванием на большие наручные часы на левой руке, которые он выменял в игру «меняемся не глядя» на складной нож у бывшего командира третьего отделения Слесаренко, который снял их с вражеского унтер-офицера, предварительно застрелив того в упор при сближении во встречном бою.
Гвоздев, не собираясь спорить с Сараем, всего лишь замечал, что тот самый Слесарь, у которого он выменял часы, – отчаянный сорвиголова, которого, по его собственным словам, «пуля не брала», на следующий день после обмена получил смертельное осколочное ранение во время планового минометного обстрела немцами позиций штрафников.
Зарайский на это только махнул рукой, многозначительно обобщив все формулой: «Судьба! От нее не уйдешь…» Тогда Бурунов, участвовавший в разговоре, высказал предположение, что, возможно, если следовать логике Гвоздева, большей смертной силой обладал складной нож, который поначалу в качестве трофея заимел Зарайский, а потом вовремя от него избавился, сплавив его Слесаренко.
У Зарайского тогда мысли Бурунова вызвали крайне негативную реакцию.
– Это что же?.. Значит, я Слесаря под вражеские мины подвел?.. Да я сам под тем обстрелом был!.. А ты где был, мокрота?! Да я сейчас тебя на осколки разорву!..
XXVI
Сейчас, когда Гвоздев потянулся за пистолетом-пулеметом убитого им фашиста, на все эти рассуждения попросту не было времени. Вернее, время было, но совершенно другого качества. Оно вмещало в себя какие-то никчемные, но подробные до мельчайших деталей картины и ситуации из прошлого, путано мельтешащее хитросплетение из мыслей, эмоций и чувств, в хаотичном движении своем обнаруживающее некую высшую закономерность, прессуемое до неимоверной густоты, втиснутой тисками близкой смерти в секунды, доли мгновений.
Демьян подтянул к себе автомат и перехватил его правой рукой, нащупав накалившийся на солнце горячий курок, потом горячий рожок длинного магазина, и сразу, кинув боком ствол «шмайсера» на пятнистую куртку убитого, как на бруствер, дал очередь в сторону немца упавшего возле опушки леса. Ответа не последовало, и Гвоздев осторожно выглянул из-за своего укрытия.
Из кустарника к неподвижно лежащему в защитного цвета каске и униформе подползал боец. Лицо его было настолько испачкано пылью и копотью, что узнать его с расстояния не представлялось возможным.
– Товарищ командир!.. – закричал, озираясь, боец. – Товарищ командир!
Он призывно помахал раз, потом другой Гвоздеву. Не может быть, неужели Демьяну послышалось…
– Ряба! Ты, что ли?.. – крикнул Гвоздев.
Боец что-то радостно прокричал в ответ. Но слов его Гвоздев не расслышал, потому что из леса покатилась нарастающая волна автоматной и винтовочной стрельбы. Ухнули один за другим несколько взрывов, судя по мощности, – гранаты.
XXVII
В какофонии стрельбы прорезывалась отборная матерная ругань, которая усиливалась эхом соснового леса и звучала для Гвоздева небывалой, чудесной музыкой.
Рябчиков подобрался к застреленному немцу и пополз дальше, в сторону Гвоздева. Следом за ним на опушку выскочил Потапов. Оглядевшись кругом, он снова исчез в кустарнике, причем так быстро, что Демьян не успел окликнуть его.
Значит, Ряба добрался… Не только добрался, но и подмогу привел, убедил командиров, что им тут несладко приходится…
– Будь там!.. – крикнул Гвоздев и, вскочив на ноги, с двумя автоматами – своим ППШ и немецким – подбежал к Рябчикову.
– Сколько вас? – спросил он, с ходу плюхаясь возле бойца.
– Нас это… – бормотал Ряба, не в силах избавиться от счастливого выражения на лице. – Человек десять нас… Пятеро разведчиков, из взвода Александрова, два пэтээровца и минометчика два – от Лазерко. Потапыч – старший…
Все это Рябчиков выпалил одним духом. Вид у него был крайне усталый, лицо, особенно брови, гимнастерку покрывал белый налет соли. При этом радостная улыбка не сходила с губ.
– А у вас тут танки, товарищ командир! – восхищенно добавил Рябчиков.
– У нас тут что хочешь, Ряба, – так же, не сдерживая нарастающей в душе радости, ответил Гвоздев, хлопая бойца по плечу.
Он вытащил запасной магазин от автомата из подсумка на ремне лежавшего возле них немца.
– Ладно, Ряба, после поговорим… Молодец ты, Ряба, молодец… А сейчас наших надо отыскать… – на ходу сказал Гвоздев.
Они продрались сквозь ветви кустарника. Срезанные осколками и пулями, они торчали штурпаками, цепляясь за гимнастерки. Пелена дыма заволакивала почернелые сплетения деревьев. От былой стройности сосновых рядов не осталось и следа. Клубы дыма, рассеиваясь, обнажали нагромождения поломанных, поваленных стволов. С силуэтами деревьев почти сливались тут и там видневшиеся фигуры лежащих.
– Проверь, Ряба! Может, кто наши… – коротко ткнул рукой Гвоздев в трупы.
Осмотрели троих, и это все были эсэсовцы.
– Черт, не видно ничего… – пробормотал Демьян, выбираясь из очередной воронки, которая обнажала корни, похожие на щупальца чудовища. – Друг дружку в два счета перестрелять можно.
Он огляделся кругом и прислушался. Подобно дыму, обезображенный лес наполнял рев двигателей, стрельба, крики. Скорее всего немецкие танки и автоматчики сумели прорвать оборону дозорной танковой группы и штрафников. Но что началось потом, понять было трудно. Возможно, в лесу они напоролись на подмогу, которую привел Потапов. Если у немцев дрогнут нервишки, они начнут отступать.
– Вот что, Ряба… – решил Гвоздев. – Дуй обратно на опушку. Кого наших увидишь, предупреждай, а если эсэсовцев – знаешь, что с ними делать.
XXVIII
Рябчиков бросился исполнять приказание, а Демьян, крадучись пробираясь под стволами, огибая сучья и корни, направился вдоль опушки. Где-то здесь должна была быть огневая точка Артюхова, то место, где бывший летчик принял смерть под гусеницами «пантеры». Демьян нашел его не сразу, определив по прогалине, которую в молодой сосновой поросли оставил проехавший вражеский танк.
Прелая земля была взрыта и перемолота гусеницами и темнела какими-то вкраплениями, в которых едва угадывались останки бойца. Перекореженные останки пулемета были вдавлены в землю. Возле них кровавой массой вперемешку с материей гимнастерки лежало то, что было Артюховым.
