Чорный переворот - Алексей Птица
Агентов влияния у него ещё было достаточно, но многие уже погибли. Война, такое вот дело, никого не щадит: ни рыцарей плаща, ни рыцарей кинжала…
* * *
Любовь Владимировна Неясыть весь свой путь до советского посольства проделала в каком-то полусне. Её память мало что сохранила, в таком она находилась состоянии. Однако некоторые эпизоды впоследствии всё-таки начали всплывать.
Одно она знала наверняка: спасли её вовсе не морпехи, а полковник Дед Бинго. Именно он вытянул её из госпиталя, помог собрать все её вещи и нашёл способ вызвать морпехов, а они лишь перевезли её в здание посольства. Люба помнила, как вместе с Дедом бежала под пулями, как прорывались они на автомобиле через весь город и как потом прятались в чьём-то доме. Всё она помнила.
Правда, помнила это она очень смутно, словно сквозь сон. Хоть и совершенно точно не спала, вполне осознавая всё происходящее вокруг. Она помнила сильные руки Бинго, и как он её нёс. Помнила беспрерывную стрельбу и жестокий бой. Видела, как стрелял он, и как стреляли в него. Затем её усадили в другой автомобиль, и почему-то рядом вдруг очутились русские парни, но в чёрной форме. Дальше её сознание видимо отключилось, и очнулась она лишь утром следующего дня.
Всех гражданских прикомандированных и часть посольских из Советского Союза собрали и повезли на аэродром. Там их ждал транспортный вертолёт, на котором и вывезли тех, кто оказался в Аддис-Абебе в столь сложный период. Ни о чём не спрашивая, в другом аэропорту всех эвакуируемых пересадили с вертолёта на самолёт. И уже оттуда транспортник полетел в Союз. Сделав дозаправку в Баку, он продолжил путь, держа направление на Москву.
Контракт Любы заканчивался буквально через три месяца после означенных событий и, разумеется, никто не собирался его продлевать или отвозить её в другую часть Эфиопии. Это было опасно и по большей части бесполезно. Страна медленно и верно погружалась в хаос Гражданской войны, и уже никто никому не мог гарантировать безопасность.
Находясь уже в воздушном пространстве Советского Союза, то ли по технической неисправности, то ли по ещё какой-то надобности самолёт экстренно приземлился на военном аэродроме в Энгельсе. Никто не стал ей чинить препятствия, когда Неясыть заявила о желании покинуть борт. Досмотр тоже практически не проводили. Местный чекист лишь мельком просмотрел её вещи, особо в них не копаясь, и ушёл. Так, сойдя с борта самолёта, Люба оказалась почти в родном городе, не заезжая в столицу.
На дворе стояла уже поздняя осень, и из тёплых вещей у неё с собой только длинная шерстяная юбка да жакет. Ну, и совсем лёгкая куртка сверху. Это в Африке жара, а здесь-то холодина. Любовь Владимировна шла по улице, а на неё, словно на сумасшедшую, оглядывались люди. Впрочем, девушке было всё равно. Автобус подошёл быстро (хоть в этом повезло!), и она просто не успела замёрзнуть. Втащив в жёлтый Икарус с гармошкой свой чемодан, Неясыть поехала из Энгельса в Саратов.
Благо ехать недолго, и где-то уже через полчаса Люба нажала на пластмассовую кнопку дверного звонка. Дверь распахнулась, и на пороге предстала пожилая женщина.
— Люба?! — радостно ахнула она.
— Да, это я, — устало произнесла вымотанная девушка и упала в слабые объятия матери.
— Любочка, а я так переживала за тебя, так переживала, — затараторила взахлёб мать. — Думала, с тобой что случилось! Ни письма, ни звонка. А по телевизору новости про Африку плохие передают. Слава Богу, ты смогла вернуться!
— Смогла, — чисто механически повторила Люба за матерью.
— От тебя пахнет кровью! — вдруг испуганно проговорила мать.
— Там убивают, мама, идёт Гражданская война. Там… — и девушку словно прорвало. Действие лекарства давно закончилось, а свежие впечатления буквально раздирали душу молодому врачу. Люба разрыдалась. Мать подхватила её и, доведя до дивана, усадила, тихо приговаривая:
— Успокойся, доченька, давай уже, успокойся. Всё позади: ты дома! Тут хорошо, всё будет хорошо.
Правду говорят: дома и стены помогают. Вскоре Люба более или менее пришла в себя и два дня отдыхала от всего произошедшего. Она почему-то упорно не хотела разбирать свои вещи, всё время находя другое занятие. Да, тряпки девушка из чемодана вынула и просмотрела, но вот всё остальное отложила на потом.
От поездки в Москву откреститься не вышло. Ей предстояло разобраться с документами, закрыть командировку, отчитаться. Да и много чего ещё. Но после всего пережитого, это казалось такой несущественной мелочью, что Люба мало об этом задумывалась.
Через два дня она всё-таки купила билет и села на поезд Саратов-Москва. Столица встретила её безмятежной суетой живущих мирной жизнью людей. Кто-то спешил на работу, кто-то ехал домой, а кто-то просто гулял, как, например, студенты и школьники. И только тут Люба почувствовала себя, наконец, дома.
Придя в министерство здравоохранения, которое и направило её в Эфиопию, она нашла нужный кабинет и долго выслушивала всякую нудятину. Потом ходила по кабинетам, собирая многочисленные документы. Дело немного застопорилось, когда выяснилось, что необходима ещё справка с прежнего места работы, то есть из госпиталя. Разумеется, выдать её оказалось банально некому! Как она могла взять справку из охваченной Гражданской войной страны? Но это мало волновало бюрократию от медицины: вынь да положь!
Всё это вылилось в такую мороку, что Любе оказалось проще отказаться от полугодового заграничного стажа, чем доказывать, что она не верблюд. Но бороться с бюрократической системой было трудно во все времена, ничего не поделать. Советский человек за границу ездит не ради денег, а ради дружбы народов. В конце концов Любовь Неясыть получила расчёт, и ей даже выдали несколько чеков для обмена их на товары в магазине «Берёзка».
Сняв с депозита всю накопившуюся за время её отсутствия зарплату, она направилась в валютный магазин с дурацким названием. Потратив там половину чеков, оставшуюся сбагрила какому-то барыге, обменяв их на рубли. И в этот же вечер уселась на поезд Москва-Саратов. На следующий день, ближе к обеду Люба сошла на саратовском вокзале и направилась домой.
В родном городе Любовь Владимировна довольно быстро устроилась на работу в поликлинику и стала жить обычной жизнью, то есть как все. Но каждую ночь, а иногда и днём в туманных грёзах или воспоминаниях к ней приходил Дед Бинго. Иногда она была счастлива с ним, а порой просыпалась вся в слезах. Однако всегда: раз за разом, день за днём он спасал её, даря чувство
