Приятель фаворитки. Царственный пленник - Энтони Хоуп

– Не понимаю вашего вопроса. Что Кэрфорду до француженки?

– Думаю, что вы можете узнать это. Любовь проницательна, не правда ли? Да, если хотите знать, мне немного досадно, что вы снова готовы влюбиться. Но это между прочим… Симон, я не люблю этой француженки.

В прежнее время Нелл снова овладела бы мною, теперь же мне было только как-то сострадательно жаль ее. Прежнее чувство страсти не зажигалось во мне. Но об этом надо было молчать – она только бы рассмеялась в ответ. Однако мне казалось, что ей обидно мое равнодушие: женщина не может спокойно терять поклонника, как бы мало ни ценила его раньше. Впрочем, это – общечеловеческое свойство: мужчины, как и женщины, делают то же.

– Но, по крайней мере, мы-то – друзья, Симон? – рассмеялась Нелл. – И, по крайней мере, мы – протестанты, – она снова засмеялась, – и оба мы ненавидим французов. Я, по крайней мере, не выношу их…

– Но что можем мы сделать?

Она подошла ближе ко мне и, осторожно оглянувшись кругом, шепнула:

– Вчера ночью у меня был посетитель, который меня не особенно любит. Это, однако, ничего не значит: мы теперь попали в один мешок. Это был герцог Букингэмский.

– Но, говорят, он помирился с лордом Арлингтоном?

– Да, как мирятся кошка с собакой, когда велит хозяин. Герцог Букингэмский подозревает, что теперь дело идет о гораздо большем, чем война с Голландией. Собственно, я не люблю войны – она поглощает слишком много королевских денег.

– Это делает, по слухам, и не одна война, – заметил я.

– Тсс… Так теперь идут переговоры не только о войне?

– Не нужно быть герцогом или министром, чтобы угадать о чем.

– А, подозреваете и вы? О религии короля? – шепнула Нелл.

Я утвердительно кивнул головой; это было мне известно.

А что же еще знает герцог Букингэмский? – спросил я.

– То, что король слушает иногда женские советы, – улыбнулась красавица.

– Удивительная проницательность! – усмехнулся я. – Может быть, ему открыли это вы?

– Нет, он знал это еще до меня. Так что если король станет католиком, то будет еще лучшим в обществе католички. А эта де Керуайль (так, кажется, зовут ее?) – ярая католичка. Она предана своей вере не меньше, чем я – королю. Не хмурьтесь, Симон! Итак, французский король послал из Кале…

– А, из Кале? Это герцог сказал вам? – улыбнулся я, видя, что доверие герцога к своей союзнице не безгранично: он должен был знать де Перренкура в Париже.

– Да, он сказал мне все. Французский король прислал сказать из Кале, что потеря Луизы де Керуайль лишит его двор лучшей красавицы, а герцогиня Орлеанская уверяет, что не отдаст самой красивой из своих фрейлин. Однако она нашла, кем заменить ее, и король Франции, увидев ее портрет, думает, что это возможно. В общем, наш король чувствует, что не будет хорошим католиком без Луизы Керуайль, а король Франции желает во что бы то ни стало получить для себя другую красавицу… Ее имя не вертится у вас на языке, Симон?

– Я знаю, про кого вы говорите, – ответил я, – так как мои наблюдения привели к тому же выводу. – Но что думает об этом герцог Букингэмский?

– Он – протестант, как мы с вами.

– Но ведь помешать он ничему не может?

– Нет, он может помешать королю Франции настоять на своем, а для этого ему нужны некоторые вещи.

– И он дал вам поручение ко мне?

– Нет, я сама сказала ему, что знаю человека, который подойдет для его цели; ему нужны четыре вещи: сердце, голова, рука и, может быть, шпага.

– Это есть у всех.

– Сердце должно быть верным, голова – умной, рука – твердой, а шпага – готовой. За хорошей наградой дело, по его словам, не постоит. Вы подумаете об этом, Симон?

– Я? Нет. Но, может быть, попробую…

– Вы очень милы, Симон. А портрет, показанный королю Франции, очень красив, не правда ли?

– Но я не люблю ее, клянусь честью?

– Я клянусь, что вы ее полюбите.

– Вы хотите остановить меня таким пророчеством?

– Ну, мне все равно, кого вы любите, – сказала Нелл и рассмеялась. – Зачем женщины так лгут? Нет, мне не все равно, не все равно настолько, что я желала бы…

– Помешать мне?

– Нет, только ударить вас, Симон!

– Это не трудно сделать; если вы могли разбить сердце – ударить гораздо легче, – сказал я, подставляя свою щеку для удара.

– Вы могли бы отплатить мне – мое лицо в вашем распоряжении. Я не могу ударить того, кто не даст мне сдачи, – и Нелл рассмеялась со всей своей прежней веселостью.

Если бы мы встретились раньше и она сказала мне это, я конечно, согласился бы, – она была так обольстительно хороша! Но теперь обстоятельства были иные, и я только вздохнул, а затем произнес:

– Я слишком любил вас когда-то, чтобы поцеловать теперь.

– Вы иногда бываете странны, Симон! – вздохнула Нелл.– Я бы так же поцеловала того, кого любила, как и всякого другого.

– Или ударили бы его по лицу?

– Если бы я не дорожила поцелуем, то и не ударила бы. Куда вы, Симон?

– Пора идти, ведь у меня есть служба.

– Я тоже предлагала вам ее, и что вы с нею сделали?

– Разве это все еще не прощено мне?

– Все прощено и все забыто. Симон, почти все…

В это время до нас донеслись звуки, весьма странные в доме, где жила Нелл. Они доносились из верхнего этажа: гнусливый голос нараспев читал псалмы. Я приподнял руку, прислушиваясь, Нелл весело рассмеялась:

– Шут с ним! Да, это – он; он твердо намерен обратить меня на путь истины. Этот дурень забавляет меня.

– Финеас Тэт? – воскликнул я, узнав голос чудака.

– А вы этого не знали? Между тем другой болван, ваш слуга, все время с ним. Они только что сидели часа два, запершись вдвоем.

– За пением псалмов?

– Как всегда. Впрочем, иногда они молчат.

– Он читает вам свои проповеди?

– Немножно. Когда мы встречаемся, он бросает мне проклятие и обещает благословение; больше ничего.

– Из-за этого не стоило приезжать в Дувр.

– Вы приехали когда-то и дальше ради моего общества.

Это было верно, но ничего не объясняло мне по поводу Финеаса Тэта. Что привело его сюда? Не пронюхал ли он чего-нибудь и не явился ли защищать свою веру?

Я вышел