Леонид Соловьев - Очарованный принц
– Подождите, подождите, во имя аллаха! – надрывался меняла. – Кони были в пещере, вот моя уздечка, что подобрали там! Отпустите гадальщика, он близок к истине!
Гадальщик действительно был близок к истине – слишком даже близок, по мнению сиятельного вельможи.
Тщетно кричал и вопил купец – стражники не остановились, не убавили своей рыси. Ходжа Насреддин сразу сделался в их руках маленьким, жалким и обрел вид преступной виновности, как, впрочем, любой, которого тащат в тюрьму; последнее, что видел он на мосту, было: вельможа, надменно закинувший голову, купец, надрывающийся перед ним в криках, и чуть в стороне – главный конюх купца с посеребренной уздечкой в руке.
Глава пятнадцатая
Кокандская подземная тюрьма, зиндан, находилась у главных ворот дворцовой крепости, с наружной стороны – обстоятельство, указывающее на глубокую мудрость ее созидателей. Помести они тюрьму с внутренней стороны – и все заботы о прокормлении многочисленных преступников легли бы на ханскую казну; будучи же удаленной за пределы дворцовой крепости, тюрьма не отягощала казны, преступники кормились сами, чем бог пошлет: имевшие семью – принесенным из дому, остальные – подаянием сердобольных горожан.
Тюрьма представляла собою закрытый ров с тремя отдушинами, из которых всегда восходил теплый смрад; вниз вела крутая лестница в сорок ступеней; наверху, перед входом, неизменно бодрствовал тюремщик, либо сам Абдулла Бирярымадам – Абдулла Полуторный, прозванный так за свой великанский рост, – мрачный жилистый детина, никогда не расстававшийся с тяжелой плетью, либо его помощник, свирепый афганец, губастый и низколобый. Афганец не носил плети, зато все его пальцы на сгибах были покрыты ссадинами от зуботычин.
На этих двух и были возложены все заботы о преступниках, включая их прокормление. У входа в тюрьму всегда стояли две корзины для подаяния пищи и маленький узкогорлый кувшин для денег. Собранным подаянием тюремщики распоряжались полновластно: деньги и что получше из пищи брали себе, а преступников кормили остатками. С утра до вечера из тюремной глубины неслись к прохожим мольбы о хлебе, стоны, рыдания, сменявшиеся криками и воплями, когда Абдулла со своею плетью или его помощник со своими намозоленными кулаками спускались вниз.
Оглушенный падением по сорока ступеням крутой лестницы, стонами, воплями и нестерпимой, тошнотворной вонью, Ходжа Насреддин не сразу пришел в себя. Когда же очнулся и глаза его обвыклись с темнотой, он увидел вокруг множество разных преступников.
И каждый из них был ступенью в той страшной лестнице, по которой вельможа совершил свое блистательное восхождение к вершинам власти, богатства и почестей; в последнюю неделю пришлось ему лестницу слегка перестроить: две ступени убрать – пешаверцы, одну возместить – Ходжа Насреддин; но бывают иные ступени, весьма коварные для восходящего, на которых легко сломать ногу, а то ненароком и шею – вот о чем позабыл неутомимый вельможный строитель!
Гнев и жалость душили Ходжу Насреддина; даже он, столь много повидавший, не думал, что на земле возможно где-нибудь такое страшное, такое гнусное место, – он опустился как бы в самое обиталище зла!
На его сердце лег еще один рубец – из тех, что одевают сердце броней беспощадности.
Но следовало подумать о собственной судьбе, разобраться во всем происшедшем.
Дело запуталось теперь и для самого Ходжи Насреддина.
Где кони? Куда они девались из каменоломни? Ведь они были там, – купец узнал свою уздечку!
Причастен ли вельможа через своих людей к этому второму исчезновению коней или непричастен?
В чем намерен он обвинить схваченного гадальщика – только ли в обмане или в чем-нибудь еще дополнительно?
Где одноглазый вор, какова его судьба?
Ходжа Насреддин терялся в догадках. И в его разум начало закрадываться темное подозрение: «А что, если одноглазый попросту угнал коней, чтобы продать где-нибудь в другом городе? Если так, то для него даже лучше и спокойнее, что я в тюрьме…» Но здесь он прервал свои раздумья, сам возмутившись низостью таких подозрений. «Нет! – сказал он себе. – Одноглазый, конечно, вор, прирожденный вор, от головы до пяток, но человек честный, не предатель!»
На том Ходжа Насреддин и утвердился, избрав опорой своему духу доверие.
Прав он был или нет – мы скоро узнаем из дальнейшего, а пока оставим подземную тюрьму и перенесемся обратно на мост Отрубленных Голов, где не совсем еще улеглось недавнее волнение.
Меняла, пунцовый от негодования, взъерошенный, стоял перед вельможей и, весь дрожа, говорил придушенным голосом:
– Кони были уже найдены! Почти найдены! В каменоломне подобрали уздечку – вот она! И в самую последнюю минуту сиятельный Камильбек счел уместным прервать гадание и отправить гадальщика в тюрьму! Но пусть не обманывается высокочтимый князь – я проник в его замыслы! Меня, слава аллаху, тоже немного знают во дворце, я упаду к стопам великого хана и буду молить его о защите и справедливости!
Вельможа слушал с ледяным презрением.
Подвели коня; он поднялся в седло и оттуда, с высоты, величественно молвил:
– Гадальщик изобличен во многих злодеяниях, поэтому и попал в тюрьму. Я должен был схватить его еще вчера, но воздержался, желая помочь достойнейшему Рахимбаю в поисках коней. А ныне почтеннейший Рахимбай платит мне черной неблагодарностью за все заботы о сохранности его имущества.
Меняла воздел к небу короткие пухлые руки:
– Заботы о сохранении моего имущества! Милостивый аллах, да во всем этом я вижу только одну вашу заботу – о победе па скачках!
Не удостоив менялу ответом, вельможа под барабанную дробь и крики: «Разойдись! Разойдись!» – царственно отбыл, сопровождаемый стражниками с поднятыми секирами, обнаженными саблями, устремленными копьями, нацеленными трезубцами, взнесенными булавами и шестоперами.
Толпа вокруг моста редела.
Народ расходился, обманутый в своих ожиданиях.
Смеху и язвительным шуткам не было конца.
Нашлось множество людей, одураченных в разное время па этом мосту. Они громко поносили гадальщиков, изобличая их плутни.
Гадальщики приуныли, провидя сокрушительное уменьшение доходов. Этот проклятый хвастун, разыскивающий краденое, осрамил и опозорил все их сословие!
Меняла сорвался с места и, что-то на ходу бормоча, размахивая руками, что-то кому-то доказывая, побежал к дому.
За ним, конечно, последовали шпионы.
Через час шпионы сообщили вельможе, что меняла вызвал к себе цирюльника и приводит в порядок бороду.
Еще через час доложили, что он чистит песком свою гильдейскую бляху, проветривает вытащенный из сундука парчовый халат, полагающийся людям торгового звания только для самых торжественных случаев.
