Луи Буссенар - Кругосветное путешествие юного парижанина
И злобный колосс, до того с презрением относившийся к противнику, казалось, понял знак, а юноша не скрывал радости, получив возможность продемонстрировать искусство фехтовальщика.
Человек тридцать матросов, внешне бесстрастно взиравших на ожесточенную дуэль, образовали вокруг сражающихся большой круг.
В первом ряду стоял молодой негр пятнадцати — шестнадцати лет, растерянно следивший за происходящим и ни на мгновение не сводящий глаз с гамена.
Настал момент перемирия. Немец яростно схватил бутылку джина за горлышко, опрокинул и осушил залпом.
Негритенок поднес маленькому французу кварту[187] рома.
— Нет, — сказал тот, — не надо алкоголя. Воды.
Он потянулся к железному стаканчику, поданному одним из матросов, выпив, воткнул острый кончик сабли в доску палубы и произнес насмешливым голосом:
— К вашим услугам!
Противник вновь встал в позицию. Скрестились клинки, и бой продолжился с новой силой.
Между членами экипажа заключались пари. Гигант вызывал уже меньше доверия. Малыш становился фаворитом[188]. Его ловкость, хладнокровие, стойкость и мастерство расположили даже тех, кто прежде относился к парижанину весьма скептично.
Сражение близилось к завершению. Через несколько минут кому-то из них суждено было умереть.
Корабль, на палубе которого разыгрались столь драматические события, — прекрасный трехмачтовик, с оснасткой шхуны[189], — на всех парусах шел к восточным берегам Южной Америки. В момент рассказа он находился примерно на тридцать пятом градусе южной широты и сорок пятом градусе западной долготы, примерно в десяти градусах от Буэнос-Айреса[190], столицы Аргентины[191].
Корпус из черного дерева с отверстиями орудийных люков разрезал волны с легкостью кровного скакуна, играючи преодолевающего ирландский банкет[192]. Вытянутый в длину, напоминающий формой вертел, корабль был воплощением мечты конструктора о судне для дальних странствий.
Этот мирный парусник имел машину мощностью в пятьсот лошадиных сил и двумя задними винтами и смело мог «дать фору» самому быстроходному крейсеру, а также «обставить» самые скоростные трансатлантические суда. По всему было видно, что это судно не всегда возило пряности, хлопок или шоколад.
Трехмачтовик фигурировал в числе «прерывателей блокады», которые во время войны[193] с отколовшимися от федерации штатами совершали ставшие легендарными подвиги во взаимодействии с блестящими операциями морской пехоты.
И по сей день на судне царил строжайший порядок, характерный для военных кораблей…
Двадцать пять или тридцать человек, столпившихся на палубе или вскарабкавшихся на реи[194], наблюдали за схваткой. Все они, за исключением сражающегося немца, были людьми веселыми и крепкими, с открытыми лицами. Да, вообще моряки не сгибаются под тяжестью службы.
О, если бы крейсеры цивилизованных стран не несли надежную стражу, если бы профессия работорговца не отошла в прошлое и если бы морские разбойники не рекрутировались исключительно из азиатов, действующих лишь в ограниченных районах морей, это судно вызывало бы подозрения.
Но нет! Великие океанские пути обещают полнейшую безопасность. Зачем же тогда столь неуместные параллели?
На гафеле[195] бизань-мачты[196] развевается звездный флаг Соединенных Штатов, а на корме сверкает название корабля: «Джордж Вашингтон».
Что ж, все так. «Джордж Вашингтон» действительно был «прорывателем блокады», и так же, как солдат по окончании кампании вешает саблю в изголовье кровати, он сдал свои орудия в арсенал. Его корабельная машина, без сомнения, нашла место на каком-нибудь из сахарных заводов, а пространство, занимаемое ею, с успехом, использовалось под ценный груз.
Однако двое, сражавшиеся на палубе… Дело совершенно необычное, чтобы не сказать невероятное.
Да, у американцев рождаются безумные идеи!
Мотив схватки не на жизнь, а на смерть придется пояснить, чтобы читателям не теряться в догадках.
За двенадцать часов до поединка «Джордж Вашингтон» шел под французским флагом. И назывался он «Рона». Синяя полоска с золотыми буквами была прикрыта белой полосой с черными буквами. И если теперь экипаж говорит по-английски, то раньше все объяснялись по-французски. Наконец, корпус корабля тогда был серым, а люки — черными.
Столь быстрая метаморфоза[197] таит в себе загадку. В чем она заключается?
В тот момент, когда на фале[198] медленно поднимался французский флаг, вахтенные матросы стали салютовать.
И лишь матрос-немец отчетливо и ясно произнес гадость. Оказавшийся тут же юный француз отвесил ему звучную пощечину. Другой попытался схватить гамена за шиворот, но юноша провел борцовский прием и уложил противника на лопатки.
Вдруг появился старший помощник капитана, крепко схватил обоих и приказал немедленно взять их под арест и заковать в кандалы.
И когда боцман[199] во исполнение приказа распорядился обоих арестованных спустить в трюм, где перевозились львы, появился капитан корабля.
Молодой матрос кинулся к нему и воскликнул:
— Капитан! Справедливости! Справедливости во имя чести!
— Что такое? — осведомился тот. В двух словах объяснили ситуацию.
— Пошли! — сказал он противникам, последовавшим за ним в каюту.
— Говорите, — произнес он по-французски. — Только короче.
Без малейшего подобострастия Фрике снял шерстяной берет. Немец же тупо озирался, точно зверь, пойманный в ловушку.
Капитан сел и стал слушать, поигрывая крупнокалиберным револьвером.
— Капитан, в том, что случилось, я себя виновным не считаю… Вы хозяин над нами и вольны плавать под любым избранным вами флагом. Вы оказали мне любезность, приняв по рекомендации Ибрагима на борт, я же служу не хуже всех прочих.
— Продолжайте.
— Хочу сказать, я соблюдаю дисциплину, беспрекословно исполняю любой приказ и никогда не ищу ссоры.
— К делу.
— Капитан, если бы на юте[200] взвилось германское знамя и я увидел зловещий профиль двуглавого орла, все равно отдал бы ему честь. Таковы правила, таков порядок. Как бы я ни относился к этому символу зла, я бы ничего не позволил. Но вполне понятно, когда вижу, как развевается французское знамя, мое сердце бьется сильнее и туманится взор. Синее, белое и красное для моих глаз все равно, что фанфары для слуха. Я люблю наше дорогое знамя и не потерплю, когда его оскорбляют… Я убью любого подлеца, как бешеную собаку, если он оскорбит наш флаг.
