Сергей Городников - Порученец Царя. Персиянка
– Поверит женщине! – Шёпотом передразнил он княжну: – Так ты сказала? – И уже от себя, как бы в ответ, прошипел: – Поверит тому, кто хитрее.
Разин распрямился и, словно ему с трудом давался каждый шаг, вошёл мимо раскрытой двери в сумрак замка. Он поднялся угловой лестницей наверх и приостановился у светлой дверцы входа в спальню. Пересиливая давящую грудь тяжесть недобрых предчувствий, раскрыл её и переступил через порог.
Княжна сидела вполоборота к нему, вытягивалась на шёлковом сидении персидской скамьи из красного дерева, резные ножки которой были изогнуты в виде лап молодой львицы. С небрежным изяществом склонив голову к левому плечу, смотрясь в немецкой работы зеркало в узорчатой золочёной оправе, она черепашьим гребнем проводила по длинным иссиня-чёрным волосам и с лёгким сердцем мурлыкала восточную песню, напоминала ласковую кошечку. Она умолкла, повернула голову к вошедшему любовнику. Ладонью удерживая волосы на выпуклом овале груди, где в них замедлил скольжение и замер гребень, она с удивлением и сказала, и спросила по поводу его настроения:
– Что случилось?
– Зачем? Зачем ты так часто меня дразнишь... ревностью? – с напряжением выговорил Разин, отводя глаза в сторону. – Я ведь могу и поверить... даже если всё окажется ложью.
– О чём ты? – Она догадалась. – А-а! – И счастливо, почти шаловливо рассмеялась своим низким и грудным, каким-то дрожащим переживанием любви голосом, прекрасно зная, до какого умопомрачения может взволновать его такой смех.
Разин пошатнулся, ступил шаг, другой к угловому окну, толчком распахнул раму и, будто разрушил преграду утреннему воздуху, – в спальню хлынула напоённая осенними запахами прохлада. В саду перекликались невидимые птицы, озабоченные утренней, какой-то семейной суетой, – под эти звуки особенно сложно было начинать допрос. Но сверху отчётливо бросались в глаза следы и следы ног чужака, возможно соперника, что придало ему решимости обернуться к молоденькой женщине:
– Кто-то ночью спрыгнул, как раз под этим окном. И бежал из крепости.
Казалось, неприкрытое обвинение в неверности не произвело на неё должного впечатления. Она вновь повернулась к зеркалу, любуясь видом самой себя, продолжила медленно проводить гребнем книзу волос, выравнивая их в шелковисто блестящие рядки.
– Ну и что из того?
Её спокойствие покоробило Разина.
– Лучше бы сказала честно, призналась... – произнёс он с внезапно нахлынувшей волной тоски, которая отразилась в горечи слов.
Персиянка бросила на него быстрый испытующий взгляд, брови её вскинулись крыльями горделивой птицы.
– В чём же я должна признаться?
Он не находил и так и не нашёл подходящего ответа, построил его абы как, из чего смог.
– Что... что желаешь, чтобы я головой предался царю.
Она уставилась в зеркальце, чуть сдвинула его, чтобы видеть в нём Разина.
– А что в этом плохого? – спросила она холодно, вольно или невольно напоминая, что она княжна.
Отступив от раскрытого окна и подойдя к ней, вождь опустился возле её коленей на корточки, взял в руки тёплую ладонь и, словно ищущий ласки пёс, уткнулся в пальцы горячим лбом.
– М-м-м, – мучительно простонав, он до боли сжал девичью ладонь.
Она сделала осторожную попытку высвободить руку, и он ослабил хватку, но не отпустил её пальцы.
– Рана, – соврал он сдавленно, вновь отводя глаза, на этот раз к покрытому узорчатым ковром полу.
– Вот видишь, – мягко заметила девушка, погладила его кудрявую голову. – Довольно тебе быть с разбойниками. Пусть они обходятся без тебя...
– Помолчи, коль не понимаешь ничего! – Грубо огрызнувшись, он поморщился с досады на свою грубость. Из желания повиниться искренне доверил тайные размышления, о которых никогда прежде не говорил. – Ты родилась княжной, – сказал он с горечью, – тебе это трудно понять. С такими, как я, без старых друзей в боярах, цари считаются лишь за особые достоинства. За силу власти над другими. Если я предам доверие одних сегодня, кто мне поверит и доверится завтра? И во что превратится тогда моя сила? В прах. Любой повод тогда станет удобен, чтобы избавиться от меня. А то и... лишить головы...
Он не успел объясниться до конца. Стены встряхнул оглушительно близкий залп двух дюжин пушек. Вскочив от неожиданности, он, казалось, позабыл о княжне. Порывисто вышел за дверь, узким затемнённым проходом торопливо приблизился к окну в южной стене, и от рывка сильной руки ставни затрещали, слетели с петель. Бесчисленные блики играющего с рябью реки солнца на миг ослепили Разина. И среди них, рассекая их, продвигался боевой трехмачтовый корабль. С величавой медлительностью корабль плыл прямо на остров, как будто вознамерился расколоть его своим носом. По обоим бортам "Орла" клубились и поднимались от жерл всех пушек облака белесого порохового дыма, а на главной мачте воинственно расправилось, от подобострастных заигрываний ветерка трепетало полотнище государева знамени. Синий крест разделял его на четыре прямоугольника – два белых и два красных.
Казаки высыпали на стены крепости, с оружием наготове живо рассредоточились у бойниц. Подчиняясь гортанным приказам сотника, некоторые кинулись помогать лучшим казачьим пушкарям, с ними переносили небольшие пушки к Южной башне, навстречу кораблю. Разин бегом вернулся в спальню, на глазах встревоженной персиянки быстро надел пояс с нацепленной саблей, прихватил оба пистолета. Сбежав по лестнице и выпрыгнув через порог дома к свету дня, он остепенился, скорым шагом гордо заторопился к выходу из Южной башни.
Когда он выступил из неё на ярко освещённую косыми солнечными лучами, сверкающую алмазами росы лужайку, на корабле убирали несколько парусов, а по бокам носового выступа с правдоподобно вырезанным изображением раскрывающего крылья орла в реку тяжело слетели два якоря, со звучными всплесками погрузились в воду, потянув за собой просмоленные толстые канаты. Затем с правого бока опустили большую лодку, в неё по верёвочной лестнице спустились моряки, а за ними крепкий, нарядный мужчина. С размеренными гребками длинных вёсел лодка неспешно заскользила к нижней оконечности острова. Разин тропой прошёл вперёд, но, наступив на тень кроны одного из трёх дубов, остановился, пронзительно и неотрывно наблюдая за приближением лодки и теряясь в догадках о цели, с какой воеводой замышлялся такой явный показ своей военной мощи.
Лодка натолкнулась на песчаную отмель и, казалось, вопреки сопротивлению песка вползла на него, приподнялась всей передней частью. Тёмно-рыжий капитан "Орла", немец Бутлер, разодетый красочно и со своеобразным вкусом, гладко выбритый, будто прибыл званым гостем на праздник, с торжественной важностью перешагнул на берег и, не спеша, вразвалку поднялся к лужайке. С довольной ухмылкой он оценил серыми глазами настороженное внимание казаков на стенах, как к нему, так и к его кораблю, затем подошёл к казачьему вождю, протянул ему свиток послания с сургучовой печатью, которая скрепила хвосты шёлковой нити.
