Виктор Поротников - 300 спартанцев. Битва при Фермопилах
Дафна прервала его, сказав, что все это ей уже известно от Леотихида.
Ксанф смутился. Прямой пронизывающий взгляд Дафны и ее властный голос вогнали живописца в состояние смятенной робости, поскольку он всегда терялся в присутствии красивых женщин.
Леотихид пришел на помощь другу. Он приблизился к Дафне и попросил ее встать там, где посветлее. При этом царь выразительными жестами повелевал Ксанфу не стоять столбом, но успевать разглядывать Дафну со всех сторон.
Дафна повиновалась Леотихиду и даже сняла с головы темное покрывало. Негромкий голос Леотихида, его мягкие прикосновения слегка заворожили Дафну, как и пристальное внимание, с каким Ксанф оглядывал ее с головы до ног, то подходя к ней, то удаляясь от нее на несколько шагов. С уст живописца срывались восхищенные замечания: «Прекрасно!.. Бесподобно!.. Настоящая богиня!..»
— А я что тебе говорил! — заметил Леотихид с самодовольной улыбкой. — Теперь-то ты видишь, что я был прав!
Поворачивая Дафну боком к живописцу и слегка приподнимая ее голову за подбородок, Леотихид недовольно шепнул ей:
— Зачем эти унылые одежды? Ты же сказала, что переоденешься.
— Отстань! — сквозь зубы ответила Дафна.
Наконец живописец с нескрываемой радостью объявил, что Дафна именно та натурщица, какая ему нужна.
— Это будет превосходная картина, клянусь Аполлоном! — воскликнул Ксанф, несколько раз притопнув ногой, не в силах сдерживать свои бурные эмоции.
— И что из этого следует? — спросила Дафна, взглянув на Леотихида, протянувшего ей обратно темное покрывало.
— Из этого следует, что мой друг завтра приступит к работе, а ты будешь ему позировать, — с мягкой улыбкой ответил Леотихид. — Милая моя, ты предстанешь на картине в образе богини Деметры!
— У меня нет времени заниматься всякой ерундой! — отрезала Дафна. — Мне нужно ухаживать за сыном. И вообще, я в трауре. Поэтому извините и прощайте!
— Но, Дафна… — взмолился было Леотихид.
— Я сказала нет! — В больших красивых глазах Дафны сверкнули огоньки зарождающегося гнева. — Уходите! В Спарте полно молодых привлекательных женщин и кроме меня.
Опечаленные и раздосадованные, Леотихид и Ксанф собрались уходить. Но внезапно на пороге появилась Горго. Она пришла на выручку к Леотихиду и его другу, когда узнала о цели их визита. Горго не без труда, но все-таки убедила Дафну стать натурщицей тегейца.
Когда Леотихид и Ксанф ушли, Горго принялась недовольно выговаривать подруге:
— Ну что ты изводишь себя, Дафна! Сними же наконец эти черные одежды! От такой печали у тебя могут появиться морщины на лице. И ладно бы только это. У тебя может пропасть молоко, ведь ты кормящая мать. Вспомни, Сперхий запретил тебе долго горевать о нем. Если смерть все равно неизбежна для всякого человека, то лучше принять это неизбежное зло с пользой для отечества, чем, доживя до старости, стать обузой самому себе и государству. Это слова твоего мужа.
Дафна не стала спорить с Горго, дав понять ей взглядом, что она станет бороться со своей печалью и снимет с себя траурные одежды.
* * *Ксанф пригласил Дафну позировать в дом Леотихида, где были созданы все условия для этого. Сначала Ксанф сделал наброски углем и мелом на широкой грифельной доске. Художник заставлял Дафну, сидящую на стуле, то повернуться к нему лицом, то сесть вполоборота, то поднять голову повыше, то опустить взор к полу… Наброски с грифельной доски Ксанф перерисовывал на тонкую деревянную доску, используя при этом черную тушь. В руке художника появлялась то заостренная палочка, то маленькая кисточка, то другая палочка с широкой лопаточкой на конце.
Дафна обычно приходила утром и позировала Ксанфу до полудня. В полдень Ксанф делал перерыв в работе. Дафна уходила домой, чтобы покормить сына. Уложив сына спать и оставив его на попечение Горго, Дафна снова появлялась в мастерской художника, позируя ему еще часа два-три. После этого ее дневной сеанс как натурщицы заканчивался. Дафна и не предполагала, что просто сидеть или стоять, не шевелясь, такое трудное занятие. Всякий раз возвращаясь от Ксанфа к себе домой, Дафна чувствовала, как сильно у нее ноют от усталости спина, шея и плечи.
После четырех дней позирования Дафне было позволено взглянуть на рождающуюся под кистью художника картину.
На большой гладкой доске, покрытой бледно-серой грунтовкой, Ксанфом были сделаны выразительные наброски яркими, пахнущими толокняным маслом красками. В центре картины находилась скорбящая Деметра в длинном темном пеплосе. Позади богини виднелись белые колонны и двускатная крыша храма; дальний горизонт замыкали холмы, поросшие густым лесом.
Придирчивый взгляд Дафны не отыскал ни малейшей погрешности в работе живописца. Деметра как две капли воды была похожа на нее, хотя черты печального лица богини и некоторые элементы прически еще не обрели полной законченности.
— А ты говоришь, что мне не идет траурное одеяние, — заметила Дафна находившемуся тут же Леотихиду, горделиво кивнув на картину.
— Это сюжет, милая, — глубокомысленно изрек Леотихид. — Сюжет, выбранный художником. Реальная жизнь гораздо многограннее и жестче приемов искусства, вот в чем дело. По сюжету ты прекрасно смотрелась бы на картине и в образе амазонки, убивающей своего врага. Однако пройдись-ка по улицам Спарты в залитой кровью одежде, с окровавленным мечом в руке, и на тебя все вокруг станут взирать не с восхищением, а с опаской.
Дафна невольно задержала свой взгляд на Леотихиде, его рассуждение удивило ее. А она-то всегда считала Леотихида недотепой и пустозвоном. Выходит, не зря Ксанф иногда советуется с Леотихидом. Видимо, Леотихид понимает в живописи не меньше Ксанфа, если выдает подобные умозаключения.
…В то утро Дафна, как обычно, отправилась позировать живописцу.
Солнце только-только выглянуло из-за кромки дальних гор; было довольно прохладно. По серебристо-серому с просинью небу медленно плыли облака.
Деревья за высокими каменными заборами робко шелестели листвой, чувствуя на себе слабое дыхание ветра. Веселый птичий гомон, доносясь отовсюду, сливался с топотом копыт, скрипом повозок, гулом людских голосов. Дафну обгоняли не только повозки, но и всадники. Весь этот поток сельских жителей-периэков двигался по главной улице Спарты к торговой площади.
Дафна свернула с главной улицы в боковой переулок, не желая дышать поднятой кверху пылью. Узкими кривыми переулками Дафна вышла на другую широкую улицу, которая тоже вела к дому Леотихида, хотя этот путь был значительно длиннее. Зато здесь не было потока приезжих торговцев. Подходя к площади Собраний, Дафна удивилась множеству людей в столь ранний час. В воздухе ощущалось что-то радостное и неистовое; нечто похожее на смятение катилось от дома к дому, из переулка в переулок, подобно морскому валу, увлекая за собой мужчин и женщин.
