«Не все то золото…». Фальшивомонетничество в Российской империи. Вторая половина ХVIII – начало XX века - Алексей Николаевич Алексеев
В январе 1882 года посол России во Франции князь Н. А. Орлов писал министру финансов Н. Х. Бунге: «Французская полиция обратилась во вверенное мне посольство с уведомлением, что агенты ея обнаружили в Париже хождение русских фальшивых кредитных билетов 25-ти рублевого и 3-х рублей достоинства. По собранным парижской полицией сведениям таковые изготовляются в Лондоне и только распространяются в Париже»[414]. Французский транзит особенно интересовал российское министерство внутренних дел. В 1881 году В. К. фон Плеве получил донесение, что «принадлежащий к социал-революционной партии бывший студент Рабинович находится в настоящее время в Париже, куда выслан в качестве агента от своей партии. Ныне невозможно еще определенно сказать, пожелает ли означенный Рабинович приобрести для своей партии фальшивые кредитные билеты». Полученные сведения, говорилось в донесении, «заставляют предполагать, что мысль о покупке фальшивых кредитных билетов известной, распространенной подделки оставлена упомянутою партиею и если они приобретают фальшивые кредитные билеты, то единственно 25 рублевого достоинства, новаго образца на белой бумаге»[415]. По сообщениям информаторов, в Лондоне существовала «фабрика», выпускающая такие билеты, сбыт которых «производится через Париж исключительно в Одессу, через доверенное лицо». Выпуск этих 25-рублевых кредитных билетов нового образца был настолько засекречен, что в среде лондонских сбытчиков бытовало мнение, «что подделка не удалась и не сбывают вовсе в Лондоне»[416]. Вскоре информатор чиновника особых поручений Ф. В. Сераковского известил его, «что в Париже сбывается какая-то подделка, но она составляет исключительную принадлежность социально-революционной партии»[417]. В октябре 1881 года Сераковский, подводя итог розысков этой «существующей в Англии подделки», в рапорте начальству высказал мнение, «что фальшивые 25 рублевые кредитные билеты изготавливаются совершенно отдельными личностями в Лондоне, сбывающими означенные билеты исключительно на юге России членами социально революционного общества через Париж»[418]. Об этом же Э. И. Вуич писал министру юстиции: «Полученные в последнее время донесения, от агентов Гера из Лондона и Фрома из Парижа, свидетельствуют, что подделка эта находится в прямой связи с противоправительственными стремлениями: фальшивые 25 рублевые билеты нового образца, по изготовлении в Лондоне, не сбываются в частные руки, но отправляются через Париж, при содействии комиссионера Ольшевского в Южные местности России». Кстати, агент сообщал и о том, «что предполагается перенести в Россию самую фабрику»[419].
В Англии обосновались многие «специалисты» преступного промысла. Во многом это объяснялось снисходительным отношением местных властей и общественного мнения к подделывателям русских денег. Ф. В. Сераковский в январе 1879 года докладывал начальству: «Слабое наблюдение за подделывателями в последние годы перед настоящим делом придало им столько смелости и нахальства, что для ограждения от наплыва фальшивых денег нужно принять самые энергичные меры»[420].
Варшавский генерал-губернатор П. Е. Коцебу в апреле 1878 года извещал министра финансов Рейтерна, что появляющиеся в Польше поддельные билеты «принадлежат почти исключительно лондонской фабрикации», но «по настоящим политическим отношениям нашим к Англии, нельзя надеяться на преследование со стороны английского правительства существующих в Лондоне фабрик наших фальшивых денежных знаков»[421].
Да и судебная практика была такова, что многие обвиняемые по делу о подделке и сбыту российских кредитных билетов отделывались незначительными тюремными сроками или же и вовсе оправдывались судом присяжных. Упоминания об этом нередко встречаются в переписке чиновников министерства финансов. Британская судебная система предоставляла мошенникам значительные возможности избежать сурового наказания. Г. П. Каменский в августе 1878 года направил в Петербург депешу с описанием особенностей английского судопроизводства. «В Англии, как известно Вашему Высокопревосходительству, — обращался он к Д. Ф. Кобеко, — не существует предварительного дознания и следствия, обвиняемого даже не допрашивают перед судом, его останавливают, даже если бы он и желал что-нибудь заявить <…> Обвиняемые должны быть арестованы и доставлены в суд с вещественными уликами, одних показаний свидетелей недостаточно для осуждения их, и они непременно будут освобождены и оправданы»[422]. Обвиняемые, предупреждал Каменский, «еще могут начать процесс против нашего правительства за незаконное задержание их, обыск, и объявить значительный денежный иск за нанесенный позор. Что в Англии найдутся люди и адвокаты, готовые поддержать подобный процесс, при настоящем настроении общественного мнения, — это более чем вероятно»[423]. В этом Г. П. Каменский смог убедиться на собственном опыте. В 1870–1872 годах в Швейцарии он стал фигурантом судебного процесса, инициированного по жалобе арестованных фальшивомонетчиков. А в 1879 году аналогичная ситуация могла повториться в Лондоне. Адвокат арестованной шайки мошенников, сообщал в министерство чиновник особых поручений Иван Неннингер, «задумал сделать заявление перед судом, что и здесь в Лондоне, как это было в 70–72 годах в Швейцарии, поддельщики побуждались к подделкам агентами русского правительства»[424].
Насколько вольготно чувствовали себя на берегах туманного Альбиона преступники, промышлявшие подделкой и распространением российских денег, свидетельствует следующий случай из судебной практики. В сентябре 1877 года купец 2-й гильдии Вильгельм Бергман, прибывший в Лондон по торговым делам из Царства Польского, обратился в местную полицию с жалобой на некоего Мартина Пфейфера, которого обвинял в мошенничестве. Бергман утверждал, что заплатил указанному лицу авансом за партию замшевой кожи, но товар так и не получил. Вскоре после отъезда заявителя из Лондона Пфейфер был арестован, дело поступило в суд. Был арестован и еще один участник мошеннической сделки, сообщник Мартина Пфейфера Станислав Тхоржевский, но до судебного заседания его выпустили на поруки. Гавриил Каменский сообщил в Петербург: «Я уверен, что ни Бергман, ни Пфейфер не имели здесь в виду обыкновенных торговых операций; распространители фальшивых билетов называют их обыкновенно товаром, во многих случаях придавая им более специальные названия платков, шкур, кож и тому подобное; кроме того, мне сообщают, что в кружку лиц, занимающихся в Лондоне торгом фальшивыми билетами, говорят, что в основании дела Пфейфера лежит продажа фальшивых билетов»[425]. Предположение Каменского вскоре подтвердилось — прокурор варшавской судебной палаты сообщил в министерство финансов o признании Бергмана, «что, отправляясь в Лондон, он имел намерение приобрести там фальшивые деньги»[426], но был обманут и теперь желает разоблачить мошенников. Д. Ф. Кобеко известил Г. П. Каменского, что Бергман находится под подозрением, но вместе с тем его претензия «так замаскирована, т. е. обставлена благовидными предлогами неисполнения какого-то условия, что едва ли процесс этот даст возможность обличить ныне злонамеренные действия»[427]. В результате в лондонском суде столкнулись два мошенника. Двенадцать месяцев каторги получил лишь один из них — Мартин Пфейфер, а купец 2-й гильдии Вильгельм Бергман, которому не удалось приобрести фальшивые деньги, выступил в качестве
