Феликс Гра - Марсельцы
Мы попрощались с Лазули, Аделиной и Кларе и вышли на улицу.
Я с большим любопытством смотрел на встречных пешеходов, коляски, носилки, восторгался позолоченными и разрисованными вывесками над дверьми лавок.
Скоро мы дошли до площади Бастилии.
Утром мы только мимоходом видели развалины огромного замка. Усеянные толпой, они казались очень живописными. Теперь же эти руины производили суровое и величественное впечатление.
Мы обошли кругом замка и затем направились к тому самому кабачку «Золотое солнце», куда кучер уводил Жакарас пить водку.
Войдя в кабачок, я сначала в ужасе отпрянул: посредине общего зала на поперечной балке висели генерал в полной форме и женщина с короной на голове. Только приглядевшись, я понял, что это не люди, а чучела.
— Знаешь, кто это? — спросил Воклер. — Генерал — это Лафайет[32], а женщина — королева. Каждый вечер патриоты этого квартала собираются в кабачке, срывают чучела с веревок, тащат их на самый верхний этаж дома и выбрасывают из окна при восторженных кликах толпы. Когда-нибудь они проделают то же самое в королевском дворце, но уже не с чучелами…
Выйдя из кабачка, мы пошли по набережной Сены. Сена — это река, протекающая по Парижу. Она значительно уже Роны, вода ее грязна и масляниста, и течение такое медленное, что нужно долго всматриваться, чтобы определить, в какую сторону течет река.
День был уже на исходе, когда мы добрались до отведенной батальону казармы.
Глава двенадцатая
АРИСТОКРАТЫ ПОДНИМАЮТ ГОЛОВУ
Елисейские поля, где парижские патриоты собирались чествовать нас, находились довольно далеко от казармы, и мы добрались туда уже в полной темноте.
Банкет должен был происходить в общем зале харчевни под названием «Большой салон». И точно, этот салон был большим: стол был накрыт на шестьсот персон!
Елисейские поля были запружены шумной, веселой толпой. Марсельцев приветствовали радостными возгласами: «Да здравствует нация! Да здравствуют федераты!» Но враги народа, замешавшиеся в толпу, кричали: «Да здравствует король! Да здравствует королева!» Молодые дворянчики, одетые в форму национальных гвардейцев, организовали другой банкет в соседнем с «Большим салоном» кабачке. Эти королевские прислужники хотели испортить нам праздник и устроить потасовку. Им действительно удалось привести в исполнение этот замысел, но не на радость себе…
Когда мы сели за стол, аристократы запели под окнами «Большого салона» песни, в которых восхвалялись тиран Капет и Австриячка. Но тут весь народ, все добрые патриоты возмутились и стали кричать:
— К черту иностранцев! Долой Австриячку! Долой тирана!
Королевские приспешники, видя, что в толпе много женщин и детей, расхрабрились и, обнажив шпаги, бросились на народ. Тогда патриоты позвали нас на помощь:
— Храбрые марсельцы, помогите нам!
Вопреки уговорам Сантерра, кричавшего что было мочи: «Не двигайтесь с места, сидите за столом, это все пустяки!», мы все мгновенно вскочили на ноги и бросились на улицу, кто через дверь, кто через окно. Обнажив на ходу сабли и вытащив из-за пояса пистолеты, мы ринулись на аристократов.
Но трусы, едва завидев нас, пустились наутек. Тех, кто замешкался или не мог бежать так быстро, как остальные, мы угощали пинками. В конце концов все аристократы спрятались за оградой королевского дворца. Мы прекратили преследование: гнев наш прошел, и мы весело хохотали, вспоминая, как гнали аристократов.
Один из них, толстяк с огромным животом, не удержал равновесия и свалился с моста в ров. Мне стало жалко его, и я протянул ему руку, чтобы помочь выбраться. Когда он поднялся на ноги, я увидел, что это настоящий великан, рослый и толстый, как башня. Это не испугало меня — я приставил к его жирному брюху острие сабли и потребовал:
— Кричи «Да здравствует нация!», не то я проткну тебя насквозь.
Весь измазанный липкой грязью, перепуганный насмерть и дрожащий, великан ответил мне:
— Я граф Моро де Сен-Мерри…
— А мне на это наплевать! Кричи: «Да здравствует нация!»
И острием сабли я слегка уколол его.
— Да здравствует нация! Да здравствует нация! — закричал он во весь голос.
Тогда я отпустил его, и толстяк бегом затрусил ко дворцу.
Возвращаясь обратно в «Большой салон», мы увидели второй отряд национальных гвардейцев: держа ружья наизготовку, они спешили на помощь к товарищам, которых мы только что прогнали.
Командовавший этим отрядом офицер внезапно выхватил пистолет и, наведя его на ближайшего марсельца, спустил курок. Но пистолет дал осечку. Тогда марселец, в свою очередь, выстрелил из пистолета и убил офицера наповал.
Неожиданная гибель командира внесла смятение в ряды аристократов. Они остановились, потоптались на месте, потом дрогнули и побежали врассыпную — кто куда. Но теперь мы не довольствовались тем, что пинали их в зад.
Озлобленные предательским нападением, мы обнажили сабли и погнались за аристократами, нещадно колотя их ножнами по спине.
Когда последние беглецы скрылись из виду, мы подсчитали трофеи: оказалось, что мы взяли в плен человек двенадцать. Сантерр и тут повел себя, как изменник. Он умолял нас отпустить пленников, клялся, что они добрые патриоты, ручался за них головой. Он говорил долго и так настаивал на своем, что в конце концов мы поддались и отпустили пленников. Однако празднество было сорвано.
Мы захватили с собой угощенье со столов, вернулись к себе в казарму, и там без помехи славно попировали. Мы ели, пили и пели так же весело и беззаботно, словно были на своем родном юге.
Барбару и Дантон присоединились к нам в казарме и порадовали нас обещанием, что не позже как через три дня мы пойдем к королевскому дворцу.
— Если Законодательное собрание и Парижская национальная гвардия не станут на нашу сторону, — говорили они, — мы сами спасем отечество и опрокинем трон тирана!
Сантерру ничего не оставалось, как снова обещать, что его батальоны выступят вместе с нами через три дня.
Остаток ночи мы спокойно проспали в казарме.
На следующее утро мы встали с первыми петухами.
В казарме остались только дневальные — все остальные марсельцы рассыпались по городу. Одни отправились к королевскому дворцу, чтобы снять с него план и осмотреть все мосты, улицы и переулки, прилегающие к нему; другие пошли в Законодательное собрание послушать, о чем там говорят; наконец, третьи просто болтались по улицам, глазея на лавки.
Воклер и я, естественно, бегом бросились в переулок Гемене, к Лазули, Кларе и Аделине.
