Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя
Иван замешался в толпе бегущих к пожару. Из усадьбы Вельяминовых над Яузой скакали холопы на конях, впереди Василий Васильевич. Оборвалось у него сердце, как услышал, что убит тысяцкий, хоть и ворог, а человек княжеский, немалый человек, да и сразу на ум пришел разговор недавний с сыном. Не Иван ли холопов научил? Хватились, нет Ивана и нет Фролки.
Скакали с факелами. Увидел Василий Васильевич сына — терся в толпе неподалеку от огня. Наклонился с седла, ухватил его за воротник охабня.
— Ты?
То не вопрос, а ярость невысказанная. Мигнул холопам. Поняли: убрать надо сынка из толпы. Схватили, кинули поперек седла, ускакали.
Фролка в руках городских стражников. Сгрудились, на конях не протолкнешься.
— Отбить!— приказал боярин.
Что значила совсем недавно толпа горожан против вооруженных холопов боярина, да еще на конях. Нет, недаром тысяцкий навлек на себя боярское недовольство, недаром бояре ковали на него зло. Ощетинились копьями горожане и обнажили мечи. На копья холопы не охотники кидаться.
Улицу запрудила толпа. Одни пожар гасят, другие стиснули, обложили кольцом схваченного поджигателя и убийцу, а иные сводили кольцо вокруг холопов боярина. Кто-то из толпы схватил боярского коня за гриву.
— Слышь, боярин! Твоего человека взяли! Фролка Козел!
— Прочь!— крикнул Василий Васильевич и замахнулся плетью.
— Не трожь, боярин! У меня топор! — остановил его незнакомец.
Медленно и лениво редела тьма над улицей. Боярин нагнулся заглянуть под заячий треух незнакомцу в лицо, запомнить. Не испугался горожанин. Глянул боярину в глаза и дерзко спросил:
— Фролка тысяцкого убил по твоему, боярин, наущению?
Боярин рванул поводья, конь вздыбился и отбросил незнакомца. Надо было уходить, не перед кем боярскую честь казать, а очень даже просто из толпы удар топором получить.
Колокола не умолкали. Гул тринадцати звонниц плыл над городом. Перед Успенским собором у княжьих хором, на площади перед папертью, дознавались у Фролки, кто убил тысяцкого.
Гридни затворили двери княжеских хором, встали у стрельниц с самострелами, столпились с копьями у ворот да у красного крыльца. Встали в оборону, но на горожан не двинулись. Князь не велел. Его сорвали с заутрени, поспешил в хоромы с владыкой Алексеем. Донесли князю и владыке, что убит тысяцкий и схвачен на пожаре поджигатель — холоп вельяминовский. Возле князя собрались высшие бояре и воеводы, нет только Вельяминовых. Стояли у окна, смотрели на площадь, как вели дознание у холопа. Никто не осмеливался спросить князя, отбить ли Фролку у толпы. И без спроса знали, если скажет отбить, то отбить нельзя.
К красному крыльцу направились городские сотские и старшины ремесленных братчин. Идут без оружия, с челобитьем. Иван распорядился впустить. Из окна своей горницы наблюдала за действием великая княгиня Александра. Увидела челобитчиков, прибежала к князю. Горячая, норовистая, не в мужа характер.
— Не пускать!— крикнула князю.— С тобой здесь княжата!
У Ивана так: пока можно уступать, уступать готов без спора, но черту знал, когда надо проявить княжескую твердость. Очень ошибались, думая, что и дальше его можно подвинуть. Он как медведь. Расшевелить на спячке — нужно жердью в морду ткнуть, а расшевелили — только рогатина успокоит.
— Пустить!— перекрыл он беспокойства княгини. Сотские и старщины долго обтирали ноги в сенях, вошли рядком.
— Говорите!— повелел Иван.
— Схватили мы на поджоге Фролку, холопа большего боярина Василия Васильевича. Повинился, что поджигал по наущению Ивана Васильевича. Иван Васильевич сидел с ним в затайке! На огне подожженный, Фролка клянется: тысяцкого не убивал!
— Отдай дьяку! Допытает!
— То, что мы не допытали, то и дьяку не допытать! Не холоп убивал Алексея Петровича! Он крест целовал и причастие принял! Не убивал!
— На кого показывает?— спросил князь.
Сотские переглянулись. Окружены со всех сторон гриднями и боярами. Всех оглядели: Вельяминовых нет.
Старшина оружейной братчины Дмитрий Монастырев опустил глаза, не глядя на князя, молвил:
— Иван Вельяминов убил тысяцкого! Дозволь, князь, мы сами учиним розыск над Вельяминовым!
— Не дозволю! То княжеское право! Велю отдать Фролку! Дьяк дознает!
Сотские попятились.
— Мы, князь, отдать его не в силах!
Гридни придвинулись к сотским. Бояре устремили взгляды на князя. Все они ближние советчики и думцы Симеона Гордого, не по нраву им, чтобы в княжий терем вошли с челобитной сотские, суконщики, гончарники, серебряники и оружейники, немыслимо, чтобы ответили отказом на повеление великого князя.
Тих Иван, тих, милостив, но здесь покушение на его власть. Ждали вспышки. Окольничий Ананий, однако, боялся княжеской вспышки, знал он лучше других, что город постоит за Алексея Петровича, встанет такая замятия, что и князю не уберечься.
— Что же нам делать?— раздался неожиданный вопрос Ивана.
Вздрогнули от негодования бояре, но Иван продолжал:
— Я не мог отдать боярина, вы не можете отдать холопа! Город думает воевать с князем? Я не буду воевать с городом, стольный мой град Владимир! Сейчас повелю подняться и уйду во Владимир.
Вперед выступил Дмитрий Монастырев.
— Милостивец наш князь! Милостивцем слывешь, то немилостиво животы наши худу предать! Разве не служил тебе, князь, наш тысяцкий верой и правдой, разве не держал грозно твое княжение?
Старший боярин Василий Окатьевии не испытывал растерянности. Прибыл в княжьи хоромы в полном боярском облачении: в платно, с горлатной шапкой на голове. Платно застегнуто на все пуговицы, в руках посох. Не стерпел, был во всем любителем строгости.
— Ты, холоп! Как ты смеешь говорить князю?
Гридни ближе к сотским, сейчас схватятся за мечи. И у бояр руки тянутся к оружию, сотские без оружия. Иван поднял руку.
— Не возвышай голос, боярин! Старшина оружейной братчины не холоп, а вольный человек. Мне казнить и миловать, мне и судить! Идите, объявите народу: будет мой княжий суд! Не дадут княжьего суда, сойду из Москвы!
Сотские, пятясь, вышли из терема. Василий Окатьевич Долго смотрел на князя, ожидая смягчения его слов. Не дождался. Бросил ему под ноги боярский посох и пошел молча прочь. Дьяк Нестерко и окольничий Ананий не шевельнулись. Застыли в страхе бояре и гридни. Не видели они в таком гневе Ивана. Оторопела и великая княгиня.
Иван, хмуря брови, приказал ей:
— Собирай княжат и отъезжай к Сергию в Троицу!
Княгиня взглянула на мужа, первый раз, быть может, поглядела на него с удивлением и даже любуясь.
