Кто свергал Николая II и рушил империю? - Валерий Евгеньевич Шамбаров
Но на кайзера наседало его воинственное окружение. Начальник генштаба Мольтке писал своему австрийскому коллеге Конраду: «Всякая потерянная минута усиливает опасность положения, давая преимущества России. Европейская война — это единственный шанс на спасение Австро-Венгрии. Поддержка Германии вам абсолютно обеспечена». Канцлер Германии Бетман-Гольвег, один из главных сторонников войны, поучал Вену: она должна делать вид, что рассматривает мирные предложения, иначе «будет трудно возложить на Россию вину за пожар в Европе». А в Петербург он послал ноту, шокировавшую царя и подкрепившую доводы военных: «Если Россия будет продолжать свои военные приготовления, даже не приступая к мобилизации», то эти меры «заставят нас мобилизоваться, и тогда едва ли удастся избежать европейской войны».
Дочь Распутина Матрена вспоминала: «Отец был горячим противником войны с Германией… Он, раненый, лежал в Покровском. Государь присылал ему телеграммы, прося совета и указывая, что министры уговаривают Его начать войну. Отец советовал Государю крепиться и войны не объявлять… Это его тогда так расстроило, что у него открылось кровотечение раны». Но общения по телеграфу стало недостаточно. Обстановка стремительно менялась. 29 июля, узнав об артиллерийском обстреле Белграда, царь дал согласие на мобилизацию. Но только частичную — военных округов, расположенных на австрийском направлении, а не на германском.
Начальник генштаба Янушкевич спорил, что это сломает графики общей мобилизации, если она понадобится. Утром 30 июля царь согласился на общую. Но тут же отменил ее. Пришли еще несколько телеграмм Вильгельма, писавшего: «Я прилагаю последнее усилие, чтобы вынудить австрийцев действовать так, чтобы прийти к удовлетворительному пониманию между вами. Я тайно надеюсь, что Вы поможете мне в моих стремлениях сгладить трудности, которые могут возникнуть. Ваш искренний и преданный друг и брат Вилли».
Однако у сторонников войны были в запасе и тайные провокации. Газета «Берлинер Локаль Анцайгер» вышла с заголовком, что в Германии объявлена мобилизация. Российский посол в Берлине Свербеев немедленно сообщил об этом в Петербург. Буквально через несколько минут германский МИД известил его, что это ошибка журналистов, и тираж приказано изъять. Посол тотчас отправил второе донесение. Но, как писал Сазонов, вторая телеграмма, посланная через несколько минут, загадочным образом опоздала на несколько часов. Царю доложили, что немцы объявили мобилизацию, и тогда он решился, подписал указ о мобилизации в России.
Правда, одновременно он телеграфировал Вильгельму, что мобилизация не означает войны, русские боевых действий не начнут. А МИД России заверил, что мобилизация будет сразу остановлена в случае прекращения боевых действий и созыва конференции. Но теперь приближенные науськивали кайзера — Германия остается мирной, а Россия уже вооружается! Царю направили ультиматум с требованием отменить мобилизацию и «дать нам разъяснения по этому поводу». Но слова «война» в ультиматуме не было, говорилось лишь: «Если к 12 часам дня 1 августа Россия не демобилизуется, то Германия мобилизуется полностью».
А с самим ультиматумом произошла еще одна странная история. В Петербурге о нем сперва узнали… из публикаций в немецких газетах. Но с газетами уже обожглись! А послу Пурталесу германский МИД дал инструкцию вручить ультиматум только в полночь с 31 июля на 1 августа. На исполнение оставалось лишь 12 часов субботнего, выходного дня! Заведомо вручали таким образом, чтобы выполнить требования было нельзя! И когда срок истек, Германия объявила… нет, не мобилизацию. Она объявила войну.
Дело в том, что во всех государствах мобилизация предшествует войне. И только в Германии «мобилизация» автоматически означала «война”». Потому что команда на мобилизацию давала старт плану Шлиффена. Тотчас на железных дорогах вводился военный график. На узловые станции направлялись офицеры генштаба, начиная дирижировать перевозками — в короткие сроки предстояло перебросить для наступления 40 корпусов, для каждого требовалось 140 поездов. От даты мобилизации велся отсчет, на каких рубежах должны находиться войска: на 12‑й день мобилизации предстояло взять Льеж, на 19‑й — Брюссель, а на 39‑й — Париж. Стоит подчеркнуть — график привязывался именно к мобилизации в России. Ведь по плану Шлиффена надо было разгромить Францию, пока русские армии еще будут сосредотачиваться на границах. Если не успеть, весь план рухнет. Как раз из-за этого кайзера сумели убедить: медлить нельзя.
А союзники России, Франция с Англией, повели себя весьма двусмысленно. В прошлых кризисах, когда они занимали твердую позицию, Вильгельм сдавал на попятную. Теперь Франция вместо предупреждения, что в случае войны она выполнит союзнические обязательства по отношению к русским, вдруг приказала своим войскам… отойти на 10 км от германской границы. А когда кайзер объявил войну царю, просто промолчала. Ну а британские дипломаты провели поистине виртуозную игру! В Берлине вообще пребывали в уверенности, что Англия воевать не будет. Таким образом, если бы немцы ударили на русских, Англия и Франция могли остаться в стороне.
Но… план Шлиффена предусматривал только однозначную последовательность. Сперва на запад, потом на восток. Иначе было нельзя. Немецкие генштабисты понимали, что с огромной Россией блицкриг невозможен, а оставлять французов за спиной было слишком опасно. Поэтому столкнуть Германию с Россией, чтобы западные державы уклонились от схватки, не удалось. Мало того, возникла нелепая ситуация! Германия объявила войну России, а ее армии двинулись на Францию, с которой был мир. И на нейтральные Бельгию и Люксембург!
А самое парадоксальное положение получилось с Австро-Венгрией. Ведь Германия выступила на ее защиту от нападения русских. Но сама Вена войну России не объявляла! И Россия ей не объявляла. На русско-австрийской границе еще почти неделю царил мир! В Берлине даже встревожились: а вдруг австрийцы вообще уклонятся? После напоминаний Австро-Венгрия объявила войну нашей стране лишь 6 августа…
Как бы то ни было, клубок интриг и провокаций достиг своей цели. Европа раскололась, схлестнулась в сражениях. Результаты предвидели немногие. Распутин, к удивлению врачей, каким-то чудом выжил после смертельной раны. Когда ему стало получше, он рвался с постели: «Еду, еду, и не держите, телеграммами ничего не сделаешь! Надо не воевать с соседями, а в союзе воевать против англичанина и француза! Господи, Господи, что затеяли? Погубят матушку Россию!» А царю он телеграфировал: «Милый, что я хочу тебе сказать. Туча грозная над Россией, моря крови впереди! Даже верные твои от тебя чают войны, не понимая, что это к погибели! Германию-то победят. А Россия? Одно могу сказать, горе без конца».
Да, Германию победят — а
