Россия бунташного века: cкандалы, интриги, расследования - Виолетта Михайловна Потякина

Этот сон с пестрым кораблем сам Аввакум толкует как символ будущего трудного плавания в море жизни. И действительно, протопопа начинают преследовать проблемы.

С первых дней своей духовной службы Аввакум проявил себя как борец за благочестие: то воевода отнимет дочь у вдовы для развлечения, а Аввакум вступится и будет потом жестоко избит этим начальником: «Прибежал ко мне в дом, бив меня, и у руки отгрыз персты, яко пес, зубами. И егда наполнилась гортань ево крови, тогда руку мою испустил из зубов своих и, покиня меня, пошел в дом свой»; то из-за козней этого же начальника Аввакуму приходится покинуть дом с новорожденным сыном на руках; то в село придут скоморохи с медведями и бубнами — Аввакум разломал бубны, а медведей отнял и отпустил в лес; то воевода попросит благословить своего бритобородого сына (а грех же!).

Оказавшись в Москве, Аввакум оказывается в кружке ревнителей древлего благочестия. Он описывает, как они писали челобитную Алексею Михайловичу о становлении патриархом Стефана. Однако, как мы помним, у царя были свои планы, и когда Никон приехал, вел он себя с бывшими соратниками странно: «…с нами яко лис: челом да здорово. Ведает, что быть ему в патриархах, и чтобы откуля помешка какова не учинилась. Много о тех кознях говорить! Егда поставили патриархом, так друзей не стал и в крестовую пускать».

И вот в великий пост Никон присылает новую инструкцию к богослужению Неронову Ивану. В ней было указано следующее: «Год и число. По преданию святых апостол и святых отец, не подобает во церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны, еще же и трема персты бы есте крестились». Как пишет Аввакум, это было признаком начала конца: «Мы же задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти; сердце озябло, и ноги задрожали».

Никон расправляется с бывшими членами кружка. Аввакума сажают в тюрьму Андроникова монастыря. И здесь протопопа, явно осознающего себя как мученика за старую веру и страстно ищущего чуда, которое подтверждало бы его правоту, посещает с тарелкой щей то ли ангел, то ли человек:

«… сидел три дни, ни ел, ни пил; во тьме сидя, кланялся на цепи, не знаю — на восток, не знаю — на запад. Никто ко мне не приходил, токмо мыши, и тараканы, и сверчки кричат, и блох довольно. Бысть же я в третий день приалчен, — сиречь есть захотел, — и после вечерни ста предо мною, не вем-ангел, не вем-человек, и по се время не знаю, токмо в потемках молитву сотворил и, взяв меня за плечо, с цепью к лавке привел и посадил и ложку в руки дал и хлеба немножко и штец похлебать, — зело прикусны, хороши! — и рекл мне: "полно, довлеет ти ко укреплению!" Да и не стало ево. Двери не отворялись, а ево не стало! Дивно только — человек; а что ж ангел? ино нечему дивитца — везде ему не загорожено».

Если подходить к тексту рационально, то все чудеса кажутся не то чтобы невозможными, но неожиданными, не вяжущимися с теми чудесами, к которым привык читатель житийной литературы: ангел со щами, бесноватой женщине ангелы указывают на дом Аввакума, у монахов отрастают отрубленные языки сразу после экзекуции, и они могут говорить, курочка дает по два яйца в день, пальцы на отрубленных кистях слагаются в двоеперстие, мертвецы поднимаются из гробов, лед на сибирской реке расступается, чтобы Аввакум мог напиться, маленькое дитя начинает в истерике глаголить словами ангела. Жажда чуда и поиск его в мире, где все во власти бога, помогали претерпевать мытарства и проявлялись в восприятии протопопом событий, которые можно объяснить иррациональными причинами.

Аввакума ждут ссылки по Сибири: Тобольск, Енисейск, Даурия, Лена, Тунгуска, Байкал и Амур.

В итоге Аввакума сослали в Тобольск, где сначала он был принят как герой. Но характер не изменишь: Аввакум и там поссорился с местными духовными лицами, и из Тобольска Аввакума отправили дальше — в Енисейск, а потом в Забайкалье. Туда отправлялся отряд во главе с первым нерчинским воеводой Афанасием Пашковым, посланный на завоевание Даурии — области к востоку от Забайкалья. А теперь представьте, как тяжело было проходить этот маршрут в XVII в., особенно если воевода, сопровождавший группу, не питал симпатии к протопопу и его семье. По мотивам путешествия протопопа был написан духовный стих:

В Даурии дикой пустынной

Отряд воеводы идет.

В отряде том поступью чинной

Великий страдалец бредет.

Жена с ним и малые дети

Изгнание вместе несут…

За правую проповедь в свете

Жестокий им вынесен суд.

Не солнце над ними сияет,

Не радостный отдых их ждет,

Мороз до костей пробирает,

И голод по нервам их бьет.

Вот стонет жена, голодая,

И силы кидают ее,

И дети к ней жмутся, рыдая,

Пеняет она на житье:

«Петрович, да долго ль за правду

Изгнание будем нести?

Ужели не встретим отраду

И долго ли будем брести…»

«До самыя, Марковна, смерти, —

Ей скажет Аввакум борец, —

До самыя, Марковна, смерти,

Когда мой наступит конец».

«Бредем мы, Петрович, о, Боже!» —

Вздохнувши, промолвит жена.

Должно быть, ей правда дороже

Спокоя, здоровья и сна.

И ветер в Даурии дикой

Унылую песню поет,

И отзвуки речи великой

В Россию он смело несет.

И речи той с ужасом внемлют

Гонители правды святой,

Но с радостью в сердце приемлет,

Кто верит заре золотой.

Взаимодействовал Аввакум в основном с казаками воеводы Афанасия Пашкова, с которым у Аввакума была взаимная неприязнь (хотя Аввакум и пытается в своем «Житии» говорить о жалости к грешникам): протопоп регулярно обличал воеводу, а тот пытался утопить Аввакума в Тунгуске, держал его всю зиму на псарне закованным в цепи…

Однако власть Никона закончилась. Аввакум вернулся в Москву в 1663 г. в надежде, что теперь-то царь поймет, чью сторону нужно было занять. Путь в Москву занял три года, и все это время протопоп проповедовал и обличал. Царь несколько раз предлагал Аввакуму сотрудничать с ним, на что, конечно, Аввакум не пошел. Аввакуму помогала сестра Алексея Михайловича — Ирина Михайловна. Протопоп