Пьер Понсон дю Террайль - Король-сердцеед
— Не знаю, ваше высочество!
— Странно! — ответил Генрих, пожимая плечами. — А ведь вы, кажется, отлично знаете все, что происходит при дворе!
— Да что же, собственно, я знаю? — сказал Пибрак. — Что я знал, то и сказал вам. Может быть, вам интересны подробности моего разговора с королем? Так вот они! Король, который отлично знает свою сестрицу, сказал мне: «Знаете ли, Пибрак, этот Коарасс окончательно вскружил голову Марго». «Неужели, ваше высочество?» — наивно спросил я. «Ба! — ответил король. — я, во всяком случае, скорее предпочитаю этого паренька, который мне очень нравится, чем кузена де Гиза, которого я терпеть не могу. Тем хуже для другого кузена, принца Наваррского!»
— Благодарю! — улыбаясь, сказал Генрих.
— Зато, — продолжал Пибрак, — если король уже любит вас, ваше высочество, то королева очень скоро возненавидит!
— Она-то за что?
— Во-первых, за то, что вас любит король, а она всегда ненавидит тех, кого король любит. Во-вторых, королева поставила теперь своей задачей беречь принцессу пуще глаза для ее будущего супруга, принца Наваррского, ну а вы в ее глазах еще долго будете ничтожным сиром де Коарассом!
— Это правда. Что же делать?
— Быть острожнее! Кстати, совсем забыл! Король поручил мне пригласить вас завтра на охоту!
— Великолепно. Будем!
Молодые люди поговорили еще немного с Пибраком и ушли от него, как только луврский колокол стал отбивать двенадцать ударов.
— У меня назначено свидание с Рене, — сказал Генрих, — но я думаю, что, прежде чем идти к нему, надо зайти к Маликану: может быть, Миетта уже вернулась!
Действительно, Миетта поджидала их на пороге кабачка.
— Ну-с, крошка? — спросил Генрих.
— Дело сделано, — ответила девушка. — Она увидала кольцо, покраснела, и я сразу поняла, что она любит вас! — У Генриха сильно-сильно забилось сердце. — Но в это время в комнату вошел какой-то толстый старик со злым лицом, — продолжала Миетта. — Это был сам Лорьо, и барыня сказала мне: «Раз вы пришли от Коризандры, дитя мое, то добро пожаловать, я охотно беру вас к себе на службу!» Как только Лорьо услыхал эту фразу, он сейчас же ушел, ворча себе что- то под нос. Оставшись со мной наедине, Сарра сказала: «Я сделаю все, чего захочет друг Коризандры!» Ну, а теперь что я должна делать? — спросила Миетта принца.
— Подожди, ты это сейчас же узнаешь, — ответил Генрих. Он оставил Ноэ в кабачке в обществе Маликана и хорошенькой Миетты, а сам вернулся в Лувр. Он как раз спрашивал у часового, как пройти в помещение Рене, когда во дворе показался сам парфюмер.
— А, вы здесь, мессир, — сказал Генрих, — а я как раз справлялся, как пройти к вам!
— Я спустился во двор, чтобы подождать вас, — ответил Рене со слабой улыбкой. — Но если вы хотите подняться ко мне…
— Да нет, к чему же? Во дворе никого нет… Так вот, как вы помните, мы расстались с вами сегодня в очень дурную погоду. Небо было совершенно закрыто тучами, и звезд не было видно. Но около трех часов утра небо прояснилось, и я мог с большей точностью заняться вашей судьбой. И должен сказать вам, что звезды сообщили мне очень странные вещи!
— Неужели? — ответил Рене, пытаясь улыбнуться.
— Дело в том, что вчера я ошибся. Из-за тумана и туч я не мог руководствоваться расположением звезд для сличения их с линиями руки. Теперь звезды сообщили мне, что вы должны не откладывать свой проект на три дня, а привести его в исполнение как можно скорее. В особенности удобен для этого сегодняшний день. Ведь сегодня суббота и третье число. Число три — самое каббалистическое из всех нечетных, а суббота — день шабаша!
— Ну что же, — ответил Рене, — сегодня так сегодня… Но вы говорили мне о том, что что-то угрожает моему могуществу.
— Сейчас я не могу сообщить вам подробности, — ответил принц, — но завтра я к вашим услугам! До свидания, месье Рене!
Когда принц вышел из ворот, Рене, оставшийся на том же месте, словно оглушенный, пробормотал:
— Сколько лет уже я смеюсь над легковерными парижанами, заставляя их верить, будто в звездах можно что-нибудь прочитать. Я сам не верил этому, а пользовался откровениями лунатика Годольфина… И вдруг является человек, который доказывает мне, что звезды действительно могут открывать нам тайны будущего!
Весь день Рене был задумчив и встревожен. Около девяти часов вечера он вернулся к себе в магазин. Его встретила Паола, но он лишь рассеянно поцеловал ее в лоб.
— Покойной ночи, отец, — сказала девушка. — У меня страшная головная боль, и я попытаюсь заснуть.
— Покойной ночи! — ответил Рене, которому было не до дочери и ее боли.
Когда Паола ушла, Флорентинец сказал Годольфину:
— Годольфин, ступай и погуляй часок по набережной. Сюда придут люди, которых ты не должен видеть. Можешь запереть лавку, у меня с собой второй ключ. Когда на Сен-Жермен-д'0ксерруа пробьет десять часов, возвращайся домой спать!
Годольфин покорно закрыл ставни, надел шляпу, плащ и вышел, захватив с собой ключ от двери. Это был далеко не обыкновенный ключ: выкованный в Милане, он обладал большим количеством хитроумных нарезок, бороздок и фестонов, благодаря чему к замку двери совершенно невозможно было подобрать другой ключ. Ключ, бывший у Рене, представлял собою точную копию первого. Через несколько минут после ухода Годольфина в дверь лавки постучали. Это был Теобальд, которого Рене узнал лишь по его фигуре, так как ландскнехт явился в маске.
— Ну-с, ты готов? — спросил его Рене. — В таком случае за дело!
— Простите, — ответил тот, — нам надо сначала урегулировать счеты. Вы обещали мне полтораста пистолей, не правда ли? Ну, так я решил теперь, что этого мало. Вы дадите мне двести, и притом половину сейчас на руки!
У Рене не было времени, чтобы вступать теперь в торг. Он достал кошелек и отсчитал Теобальду требуемую сумму. Затем он надел маску, выпустил Теобальда и вышел вслед за ним. Прихлопнув дверь, он подергал за ручку, чтобы убедиться, захлопнулся ли замок и в безопасности ли спящая Паола. Затем он взял ландскнехта под руку и пошел с ним по мосту к левому берегу Сены.
А в это время Годольфин, дрожа от холода, прогуливался по правому берегу реки. Наконец пробило десять часов. Он направился домой. У самой лавочки перед ним внезапно выросли из тьмы две фигуры. Кто-то схватил его за горло, другой приставил ему к сердцу кинжал, говоря:
— Одно слово, одно движение — и ты будешь убит! Годольфин хотел оказать сопротивление, но ему сунули в рот платок, связали руки и ноги. Затем один из напавших взвалил его к себе на плечи, тогда как другой сказал:
