Вячеслав Бондаренко - День «Б»
— Выслуживается перед начальством.
— Недолго ему осталось, — усмехнулся Кастусь. — Наши пушки уже по ночам слыхать.
— Давно ли они тебе, Кастусь, нашими стали? — вздохнул Бовт. — Придут — за яйца повесят, как пить дать. Служил немцам? Служил. И все дела. Не посмотрят на то, что мы евреев из вагона выпустили и листовки по казармам рассовывали… Да и охота ли тебе снова под большевиков ложиться, а?.. Или ты как Шпак — и нашим, и вашим?..
— Для меня главное, Сережа, на родной земле жить. За то, что немцам служил, я готов понести наказание. За то, что поздно разобрался, где правда, а где вранье… А со Шпаком… со Шпаком особый разговор будет. — Зеленкевич резко оборвал себя. — Ладно, смотри в оба. А то пропустишь чего еще.
— Не боись, — пробурчал Бовт. — Смотрю.
— Ребят всех предупредил?
— В Минске еще.
— Ну и как?
— Ни один не стуканул пока. А это говорит о многом…
* * *Боль в раненой руке не давала Джиму Кэбботу уснуть. Да и как заснешь тут, в камере минского гестапо?.. Это была даже не камера, а каменный мешок, узкий, с зарешеченным крохотным окошком под самым потолком. С покрытых плесенью стен сочилась вода. Это было даже кстати, потому что воды пленному не давали. Покормили один раз какой-то баландой, и все.
Последнее, что отчетливо помнил Джим, — это ночной бой с немецким патрулем рядом с местом высадки. Потом его зацепило, и… Очнулся он уже в кабинете какого-то немца, видно, гестаповца. Он задавал ему какие-то вопросы, но это Джим помнил словно сквозь туманную пелену. Потом его начало сильно знобить, и он вновь провалился в беспамятство.
А потом началась пульсирующая, резкая боль в руке. Но еще хуже, чем боль, была досада на самого себя, провалившего задание в самом начале, попавшего в лапы немцев. Хотя кто виноват в том, что этот дурацкий ветер снес его именно к посту?..
В двери камеры загремел замок. На пороге стоял рослый эсэсовский солдат с пистолетом на поясе.
— Komm, — повелительно сказал он и мотнул головой в сторону коридора.
«Допрос, — понял Джим. — Ну что же, посмотрим на застенки гестапо собственными глазами».
Но его, похоже, не собирались допрашивать. Немец, подталкивая Джима в спину, вывел его из подвала на лестницу. Поднялись этажом выше, и Кэббот невольно зажмурился от веселого солнечного света, хлынувшего в окна коридора. Здесь, наверху, было лето, а в темном сыром подвале он и забыл об этом.
— Лицом к стене, — скомандовал эсэсовец и, видя, что пленный не понимает, рывком развернул Джима к стене. От боли в руке Кэббот чуть не потерял сознание. Прийти в себя помогла прохладная каменная стена, к которой он прислонился лбом.
— Оберштурмфюрер, — раздался за спиной напряженный голос эсэсовца, — заключенный к транспортировке готов!
— Хорошо, — услышал Джим спокойный, холодный ответ, — выводи его. Я буду через две минуты.
К транспортировке?.. Значит, его готовятся везти?.. Или, может, на языке нацистов это означает расстрел?..
Тот же немец вывел Кэббота во внутренний двор какого-то трехэтажного здания. Здесь было пустынно, если не считать неизвестной Джиму, наверное, русской легковой машины с поднятым капотом и легкого танка, у которого стояли двое солдат в танкистских пилотках. На улицу вела арка, в глубине которой виднелись решетчатые ворота.
— Halt! — грубо сказал эсэсовец, дергая Джима за китель сзади. И именно этот жест что-то пробудил в англичанине. Он не размышлял о последствиях, к которым приведет его поведение. Он вспомнил, что он — боец коммандос, а они не рассуждают, а действуют.
Молниеносный удар локтем в болевую точку заставил эсэсовца молча, кулем повалиться на каменные плиты двора. Стоявших боком к нему танкистов Джим вырубил двумя ударами ног и, подпрыгнув на броню, опустился в башенный люк танка.
Это был легкий разведывательный танк «Лухс». Как помнил Джим, его экипаж состоял из четырех человек, следовательно, внутри машины должно быть еще двое. Но задача оказалась легче, чем предполагал Кэббот: на своем месте сидел только механик-водитель. Видимо, командир танка был внутри здания.
Не теряя времени даром, Джим зажал голову водителя ногами и надавил на болевую точку. Немец захрипел.
— Вперед, — коротко приказал Кэббот по-немецки.
Водитель послушно завел двигатель. «Лухс» загудел и двинулся в арку. Железные ворота танк вынес так, как если бы они были картонными. В смотровую щель был видел двухбашенный собор, возвышавшийся на склоне холма, извилистая речка внизу, застроенное деревянными домами предместье. Вот он какой, Минск!.. «Странно, что мне впервые довелось увидеть его из башни нацистского танка», — усмехнулся Кэббот. В его памяти мгновенно всплыл план города, над которым он просидел в Англии немало ночей. «Справа — центр, слева — окраина… Но слева город почти не разрушен бомбами и артогнем. Значит, нужно рулить направо. Там больше шансов скрыться в развалинах…»
— Направо! — приказал он немцу. — Полный ход!
Лязгая траками по булыжнику, танк выполз на какую-то площадь, обогнул сквер и по трамвайным путям устремился по узкой улочке, шедшей с уклоном вниз. Немногочисленные прохожие со страхом разбегались перед одиноким танком, громыхавшим по проезжей части.
— А теперь налево, — приказал Джим, думая про себя: «Игра начинает мне нравиться».
Раненая рука болела просто неимоверно, но он, преодолевая неудобство, все же загнал в затвор танковой пушки снаряд, примерился к курсовому пулемету. И как только танк вышел на центральную улицу города, сразу увидел подходящие цели. У обочины тротуара разгружался огромный трехосный грузовик. Солдаты вынимали из кузова какие-то ящики.
— О кей, — процедил Джим, нажимая на спуск. Двадцатимиллиметровый снаряд угодил в бензобак грузовика, полыхнуло пламя. Длинная пулеметная очередь разогнала в панике забегавших немцев.
— О, Боже мой… — простонал внизу механик-водитель, но Джим посильнее нажал ему ногой на шею:
— Заткнись, урод! Полный газ!
Мотор танка взревел, гусеницы выскребли из асфальта искры.
Джим помнил, что «Лухс» вполне может выжать шестьдесят километров в час. Примерно с такой скоростью танк и шел сейчас по главной улице Минска. Стоявшую поперек дороги легковушку он отшвырнул в сторону таранным ударом. Примерившись, Джим дал длинную очередь из пулемета по группе немецких офицеров, что-то обсуждавших у входа в костел. Откуда-то застучал автомат, но пули причиняли танку вреда не больше, чем летний дождик…
— Дави! — заорал Джим, увидев, как на пути «Лухса» вырастает мотоцикл фельджандармерии.
