Тот, кто утопил мир - Шелли Паркер-Чан
Недолго думая, Баосян бросился вдогонку за призраком, оскальзываясь на половицах в своих мягких башмаках. Его душили чувства, душил гнев, он понятия не имел, что сделает, когда поймает…
Когда он метнулся за угол, слуга Третьего Принца проводил его испуганным взглядом. Баосян с разбегу остановился, задыхаясь. Никого. Внезапная потеря цели разрывала его изнутри. Слуга показал на одну из дверей и пробормотал:
— Хрустальная Комната.
Третий Принц бросил острый взгляд на открывшуюся дверь. Счетная книга лежала перед ним на столе. Изогнутая верхняя губа приподнялась в притворном удивлении.
А удивляться было нечему. Когда Баосян прибыл в резиденцию Третьего Принца, давешних юных зубоскалов нигде не было видно. Получается, Третий Принц раскланялся со свитой и унес книжку с собой. Теперь он ждал Баосяна — и тот плавно перешагнул высокий порог. Вот и я. В отличие от коридора, Хрустальную Комнату заливал свет. У Баосяна возникло чувство, будто он шагнул в мир живых сквозь преграду, которую не могут преодолеть духи. С собой в дневной мир он принес гнев — и тут же нашел, на кого его обратить.
В Хрустальной Комнате резкие блики дрожали на обнаженном горле Третьего Принца, вспыхивали в серебряных бусах, вплетенных в косы. Все поверхности в комнате были изукрашены орнаментами из редчайшего материала — стекла. Вазы и кувшины, напоминавшие молочно-зеленый фарфор, казались полупрозрачными, а оттого — более хрупкими, чем положено твердому веществу. В кровавой глубине багрового реликвария словно пылала какая-то таинственная жизнь. Было там знакомое стекло с драконами и фениксами, а было и чужеземное: эмалированное, рельефное, мерцающее, как масло на поверхности воды, опоясанное золотыми надписями западных ханств. Эти сокровища создавались и служили предметом торговли на протяжении поколений, пока монгольские завоевания не уничтожили традицию навсегда.
И посреди всей этой роскоши сидел Третий Принц со своей тайной — стеклянным сердцем. Третий Принц, отрицающий собственные желания. Притворявшийся, будто его ничуть не задевают равнодушие матери и издевки Императрицы. Прятавший под высокомерием страх навсегда остаться запасным.
Третий Принц притворялся, но и Баосян делал то же самое. Он испытывал яркое, злобное ощущение власти над ситуацией, как при встрече со свитой Третьего Принца. Из них двоих только он знал, чем все закончится.
Половицы орехового дерева были так отполированы, что, склонившись в поклоне, Баосян отразился в них, точно в ночном небе.
— Ваш недостойный слуга пришел узнать, дочитал ли Третий Принц книгу, которую взял взаймы.
Третий Принц был напряжен и внимателен. Наверное, он убедил себя, будто забрал книгу, чтобы еще немного поиздеваться. А сам внутренне изнывал от надежды на повторение той самой встречи. Он бросил слуге:
— Оставь нас.
Баосян мягко добавил:
— И подожди снаружи. Я не смею отнимать время у Принца.
Лицо Третьего Принца залила краска унижения. От стыда предвкушение не только не исчезло, но стало еще нестерпимей. Мысль, что под дверью стоит посторонний и прислушивается, была прочно связана с неизбежным. С тем, что вот-вот произойдет в этой комнате, полной чересчур звонкого стекла.
Дверь закрылась. Баосян не сдвинулся с места. У него не было ни малейшего желания становиться тем, от кого избавляются при первом же обидном отказе.
Он едва сдерживал смех, наблюдая, как до Третьго Принца постепенно доходит: ничего ему предлагать не собираются. Как же он, должно быть, ненавидит Баосяна! Ведь тот вынуждает Принца признаться вслух в постыднейшем желании. Баосян понял, с предвкушением столь мрачным, что оно заглушило всякий страх: на жестокость ему ответят жестокостью.
Третий Принц встал, обогнул стол и стремительно двинулся на Баосяна. Тот отступал, пока не врезался лопатками в стену.
Баосян вырос. Год или два назад Третий Принц, наверное, оказался бы выше. Но теперь они были одного роста. В глазах принца зажегся злой огонек. Он сбил с Баосяна шляпу и легко положил руку на узел волос на макушке.
— Почему у тебя такая прическа?
Свои кричащие наряды Баосян стал носить давным-давно. А вот косы долго не решался расплести. Ему это просто в голову не приходило. Только уже взрослым он понял — закон действует лишь в одну сторону: наньжэням запрещено носить косы, не наоборот. Храбрости сменить прическу он набрался не раньше, чем отец куда-то отлучился. Баосян помнил, как впервые неуверенно закручивал волосы в узел. Однако на улице, под изумленными и презрительными взглядами прохожих, эта неуверенность превратилась в извращенную гордость. Окружающие всегда думали, что Баосян позорит воинские косы, но куда более раздражающей стала для них догадка, что ему наплевать на драгоценный статус, который эти косы дают.
Он холодно ответил:
— А зачем прятать такое красивое лицо?
Третий Принц безрадостно улыбнулся. Даже выспавшийся Баосян был не слишком хорош собой — слишком монгол для наньжэней, слишком наньжэнь для монголов. Но обоим было прекрасно известно, что дело совсем не во внешности. Третий Принц сгреб в горсть узел Баосяновых волос. Затем, одним расчетливым движением, запрокинул голову Баосяна к стене. Тот подавил стон, выгнув шею, и привстал на цыпочки.
— Посмотри на себя, — мягко произнес Третий Принц. Он, в отличие от Эсеня, был не настоящим бойцом, а всего лишь изнеженным столичным принцем, но на это ему силы хватало. Пальцами он подцепил заколку в волосах Баосяна и потянул сильней.
— Какой же ты слабак. И трус. Даже драться не умеешь. Тебя толкни, ты и упадешь. — Его взгляд скользнул по горлу Баосяна — с кадыком и намеком на свежую щетину. — Сколько раз ты падал, а?
Вот-вот выдерет Баосяну волосы. Но сознание собственной власти над чужими реакциями превратило боль в удовлетворение настолько яростное, что оно граничило с наслаждением.
Драться Баосян и впрямь не умел, но слабаком в этой комнате был вовсе не он. Да и трусом тоже.
Он шепнул Третьему Принцу на ухо:
— Хочешь знать, о чем я думал, когда упал?
В голове услужливо всплыло воспоминание, и он переиначил его, с горечью сознавая, что в извращенную ложь поверят скорее, чем в правду.
— У моего старшего братца были дружки вроде твоих. Ребенком я ими восхищался, ходил за ними хвостиком, смотрел, как они тренируются, а потом, взмокшие, стягивают одежду и идут ополоснуться. Уже не дети, еще не мужчины. Наедине с собой я думал, как сильно они от меня отличаются… В общем, когда эти самые дружки однажды наткнулись на меня в лесу, я
