Двойник - Евгений Васильевич Шалашов
Дождавшись, пока фотограф умостит свою толстую задницу на хрупком антикварном стуле (из первых венских!), сказал:
— Не напомните вашего имени-отчества.
— Какое имя и отчество? — засуетившись, привстал фотограф со стула. — Да меня все только по фамилии и зовут. Вон, только вы и говорите — господин Федышин.
— Вот это-то и плохо, — сказал я, пристально и в то же время мягко глядя на мужчину. — Не ценим мы работу российских фотохудожников.
— Как вы сказали? Фотохудожников? — приоткрыл рот Федышин.
— А что такого? — изображая удивление, приподнял я брови. — Разве, вы никогда не слышали такой термин?
— Ни разу в жизни, — помотал головой фотограф. — Никто же не думает, что наш труд сродни работе художника… Думают, мы так, ремесленники.
— Так вот и я про то. Всё ведь с малого начинается. По имени-отчеству не называют, персональные выставки не устраивают, а надо. Давайте-ка мы с самого начала пойдем. С имени-отчества.
На самом деле, я сейчас строил диалог на основании нашего разговора с энциклопедистом. Выходит, как бы хорошо не было, всегда найдутся те кто недоволен. В моём времени всё началось из-за дефицита хлеба. Здесь огонь может вспыхнуть из-за простого недостатка уважения. Ну или из-за недопонимания и отсутствия хоть какого-то подобия диалога с простыми людьми.
— Федот Федотович меня зовут, — отчего-то заикаясь, произнёс фотограф. — Я-то поначалу Пьером хотел называться, но Пьер Федышин — совсем худо.
— А чем плох Федот Федотович? — пожал я плечами. — Ничем не хуже, чем Александр Борисович, или Николай Александрович.
— Так всякие дразнилки есть — Федот, да не тот.
— Глупости, — отмахнулся я. — Вон, у вас тезка есть Федот Попов. Первопроходец. Он что, своего имени стеснялся? Так что, милейший Федот Федотович, плюньте-ка на всех дураков, а свое имя называйте с гордостью. Поверьте — если вы сами к своему имени с уважением подходить станете, то и все остальные его уважать будут.
От моих слов фотограф даже приосанился. Да, я в два раза моложе его, и мои поучения выглядели бы комично, но я наследник престола. Ценность моих слов очень высока.
— Ну-с, Федот Федотович, как ваши успехи? — перешёл я к делу, потом уточнил. — Надеюсь, князь Сангушко остался доволен своей разведкой?
— Скажете тоже, разведкой, — фыркнул фотограф. — Роман Владиславович только и интересовался — двойник вы или нет, а больше ничего. Я, вчера вечером, к его высокопревосходительству, господину князю пришел, да все изложил. Дескать, подозрительно ведёт себя наследник, но так вот, сразу определить непросто — двойник вы или нет, требуется дополнительное время.
— А что князь?
— А князь только плечиками пожал — мол, уговор в силе, трудись.
Федот высказал это с такой обидой, что стало ясно — обещанных денег князь ему так и не заплатил.
— Неужели он даже проезд вам не компенсировал? — поинтересовался я. — Императорский Кабинет на Невском, а мы в Царском селе. Как ни крути, вам такси нанимать нужно.
— Даже квитанцию таксиста не оплатил, — охотно пожаловался он. Мол — все расчеты потом, после дела. Дескать — копите чеки, квитанции, потом все и оплачу, поверх обещанного.
Ничего у меня не кольнуло, не стрельнуло, стало быть, фотограф не врёт. Жадный господин князь, жадный.
— А накладные расходы? — изображая участие, поинтересовался я. — Не думаю, что вы роскошествуете. Сколько у вас зарплата? Ну, жалованье?
— Жалованье у меня семьдесят рублей в месяц, а это даже меньше, чем иные фотографы в газетах получают, — охотно принялся рассказывать он. — Лаборатория, правда, оплачивается — свет там, вода, фотопленки. Ну, все такое прочее — проявители с закрепителями, фотобумагу. Есть, конечно, ещё и премии, раз в три месяца, по пятьдесят рублей, да по праздникам четвертак получаю. Был бы у меня чин, получал бы под сто рублей, да еще и орденок за выслугу лет, так ещё надбавка сто рублей в год, — вздохнул фотограф.
— У придворного фотографа нет придворного чина? — удивился я.
— Эх, мне бы хотя бы тафельдекера получить, так и то хорошо. Сангушко уже который год обещает меня в штаты вписать, но все недосуг ему, как до дела доходит.
Тафельдекер? Я и чина-то такого не слышал. Какого хоть класса? Но точно, не ниже четырнадцатого, коллежского регистратора, потому что ниже и некуда. Хлестаков был коллежским регистратором, помню. Тафель, вроде бы, означает стол по-немецки. Какой-нибудь скатерник? И он в Табеле о рангах? А там низший чин соответствует армейскому прапорщику, по-нашему, младшему лейтенанту. Но прапорщик-то на поле боя жизнью рискует, а скатерник столы накрывает. Бред какой-то.
— Я бы вам за труды и титулярного советника не пожалел, — сказал я, с досадой покачав головой.
— Тогда уж лучше гоффурьера, — рассудительно сказал фотограф, хотя я заметил как изменилось его лицо. Он едва на месте не подпрыгнул от моих слов. — Гоффурьеру казенная квартира полагается, а титулярный должен сам себе жилье снимать, — как бы невзначай пробормотал он, не решаясь поднять на меня взгляд.
Гоффурьер — это тоже какой-то придворный чин? Буду знать, чему он соответствует. Надеюсь когда-нибудь выучу табель о рангах, а то какой-то фотограф больше высочества осведомлён.
— Так, всё теперь только от вас и зависит, Федот Федотович, — допустив добрую полуулыбку сказал я. — Как говаривал император Наполеон — маршальский жезл в ранце у каждого солдата. А там, чем чёрт не шутит, может и орденок вам обеспечим. Со святым Владимиром пока помочь не смогу, двадцати пяти лет службы у вас даже близко нет, а вот о Станиславе третьей степени, можно подумать.
Огонёк, что лишь тлел в глазах фотографа в начале нашего разговора, разгорался всё ярче. Я уловил как он украдкой глянул на собственную грудь, словно примеряя на нее крест святого Станислава.
— Но пока, любезный Федот Федотович, вы даже на орден сутулого не заработали, — ухмыльнувшись сказал я, будто холодной водой окатив фотографа.
— Какой орден? Орден сутулого? — запричитал Федышин, округлив глаза.
— Ага. С закруткой на спине, — отрезал я и, не теряя время на ненужные объяснения, спросил. — Выяснили, зачем Сангушко понадобилась информация — двойник я наследника, или нет?
— Есть у меня некоторое предположение, — тут же сообщил Федышин. — Его могли об этом французы попросить. И, не кто иной, как посланник Франции в России месье Буше.
Французы попросили? Очень любопытно.
Я потёр висок, вызывая в памяти всё что помнил из своей истории и смог узнать о новом мире.
Есть две версии.
Первая — французы интересуются, ради собственной выгоды; вторая — ради Польши.
У Франции с Польшей нежная дружба со времен Генриха Анжуйского, побывавшего на польском престоле, но потом сбежавшим во Францию. И потом, позже,
